Thank you. All right, I like you, too. Thank you very much. And this is the what of what?

Audience: 22nd of September.

Twenty – second of September AD 14, Saint Hill Special Briefing Course. Is that correct?

Аудитория: 22-е сентября.

Audience: Right.

22 сентября, 14 год ЭД, Специальный Инструктивный курс Сент-Хилл. Правильно?

All right, today’s lecture is a review lecture on the subject of study – a very rapid review lecture – and it doesn’t mean that if you hear this lecture, why, none of the other lectures need be listened to or something like that because this lecture doesn’t necessarily contain all that they contain; but I want to give you a fast review of this subject called study.

Аудитория: Точно.

I’ve been meaning to write a textbook about it and I will do so in the very near future, but the textbook for this is not the type of text that you just dash off, because if I do a good job of writing this textbook on this material we now have here, you recognize that it goes into an area where there is no textbook or data or technology of any kind, which is study – how to study.

Отлично, сегодняшняя лекция — обзорная по предмету учебы, очень быстрая обзорная лекция, но это не значит, что прослушав эту лекцию, не нужно будет слушать ни одну из других лекций, потому что эта лекция не обязательно содержит все, что содержат остальные; но я хочу дать вам быстрый обзор этого предмета, называемого “учебой”.

Now, you can look in vain up and down the corridors of the libraries at big universities and so forth for a book which simply tells the student how to study. I know that sounds, sounds fantastic, but that’s all they teach, basically and foremost in a whole course on education, but they haven’t got any book on it that says how to study. Not even in their – than their major courses of education do they have this textbook.

Я напишу об этом учебник, и сделаю это в ближайшем будущем, но учебник по этому предмету не будет чем-то таким, что можно просто просмотреть по диагонали и выкинуть, потому что если сделать хорошую работу, написав этот учебник на том материале, который у нас здесь есть, вы заметите, что это войдет в область, где нет ни учебников, ни данных, ни технологии какого-либо рода, и эта область — учеба; технология того, как учиться.

But here are all these poor blokes sitting around in a university being told at every hand that they don’t know how to study, but there is no textbook on the subject.

Если вы попытаетесь походить туда-сюда по коридорам библиотек в больших университетах в поисках книги, которая просто рассказала бы студенту, как надо учиться, то вы ничего не найдете. Я знаю — это звучит фантастически; ведь это все, чему они в основном учат, предоставляя человеку образование — и при этом у них нет книг, которые говорили бы, как учиться. Более того, их нет даже в основных образовательных курсах — нет этих учебников.

Now, what do you suppose is going to happen with a textbook like that? If that just – textbook just sits down very calmly and goes about the business of what study and education are all about and how to study and how to approach this subject and what the bear traps are in it and what to avoid and what a good textbook is and what a bad textbook is and all this sort of thing, and if it just took this thing up, chapter by chapter, and shook it all out very nicely with no fancy terms and said, incidentally, as it went along, that this was data derived from the subject called Scientology, where do you think that book would land? Probably land in the hands of every student who enters a university anyplace.

И вот все эти несчастные ребята сидят в университете, и каждый встречный и поперечный им говорит, что они не знают, как учиться, но учебника по этому предмету нет.

Courses of education would have to be pulled down and thrown away, because they haven’t got a course of education. One of the things wrong with education of children in the United States right now is there’s nobody has any technology of education. It’s something on the order of trying to fix radios when you have no instruction book of any kind and you don’t even know what it is. And trying to fix a radio in that state of mind would be a rather exasperating situation since you wouldn’t even know what the radio was supposed to do if you did fix it.

Как вы полагаете, что должно произойти, если такой учебник появится? Учебник, в котором просто и очень спокойно возьмутся за дело и рассмотрят, что представляют собой предметы учебы и образования вообще, и как надо учиться, и как подходить к этому предмету, и какие в нем есть медвежьи капканы, и чего надо избегать, и что представляет собой хороший учебник, и что представляет собой плохой учебник, и всякие такие вещи; и если бы в нем излагалось все это глава за главой, и все это будет укладываться в голове просто и легко, безо всяких надуманных терминов, и там будет рассказываться, между прочим, что все эти сведения берут свое начало в предмете, именуемом Саентологией — как вы думаете, что станет с такой книгой? Скорее всего, она окажется в руках каждого студента, поступившего в любой вуз.

To show you that the technology is out in schools and universities, a series of tests were given to children over a number of grades in school. This happened in Johannesburg, accidentally, and it – children in one grade and in the next grade and the next grade and the next grade, in various groups, were given graphs, and it was very apparent that the longer they went to school, the dumber they got.

Курсы об образовании должны быть отменены и выброшены, потому что курсов об образовании не существует. Одним из недостатков начального образования в Соединенных Штатах сейчас является то, что там не существует технологии образования. Это похоже на попытку чинить радио при отсутствии каких-либо учебников или инструкций по эксплуатации, когда вы даже не знаете, что это такое. А попытка чинить радио в таком состоянии ума приведет вас в отчаянную ситуацию, поскольку вы даже не знаете, как должно работать радио, если оно исправно.

Now, I couldn’t figure out why that was, except I could figure out there must be something unknown about all this, if this could happen and nobody was doing anything about it. And sure enough, that was – that was the data that emerged from it. In other words, the longer they went to school the stupider they got.

В качестве доказательства того, что технология в школах и университетах отсутствует, с детьми в различных классах была проведена серия тестов. Это делалось в Йоханнесбурге*, с детьми в одном классе, в следующем классе, в следующем классе, в следующем классе — потом были вычислены диаграммы, и стало совершенно очевидно, что чем больше они ходят в школу, тем тупее они становятся.

Well, what’s this about „education is supposed to make bright people“? Well, there was obvious stuff there that it wasn’t true. Here was the grade for the eight – year – olds and they got a certain IQ and a certain graph, and here was the grade for the nine – year – olds and they got a certain IQ and a graph, and the grade for the ten – year – olds and a certain IQ and a graph, and the eleven – year – olds, they had a certain IQ and a graph. And after these things were already graphed out and the factor was added that some of them didn’t know as much language as another and that sort of thing, it made a terribly steep curve. Their IQ was going downhill.

Я не могу себе представить, отчего так происходит, если только не предположить, что во всем этом, должно быть, есть нечто неизвестное, раз это происходит и никто не может ничего с этим поделать. Так и оказалось — данные были получены. Чем дольше они ходили в школу, тем более глупыми они делались.

The highest IQ that we have ever registered on any student was on a schoolboy in Johannesburg who was twelve years old. It was not on Oppenheimer or Einstein, see? It was a twelve – year – old kid – highest IQ ever registered. Well, that’s an optimum age. He knows enough language so that he can read the test and he doesn’t know so much language that he can’t understand it.

А как же насчет этого: “Просвещение должно людей просвещать”? Вот вам очевидные доказательства того, что это не так. Вот класс 8-летних детей — у них определенная диаграмма КИ, вот класс 9-летних, и у них тоже определенная диаграмма КИ, и вот класс 10-летних, у них определенная диаграмма КИ, и 11-летних, у них определенная диаграмма КИ. И когда все это было положено на график с учетом того фактора, что младшие знают меньше слов, то получилась страшно крутая кривая. Их КИ прямо-таки обрушивался вниз!

So this showed me clearly that there was something amiss in the field of education if the longer you studied something the more stupid you got. Well of course, the longer you study something, we know now, the more chance and opportunity you have to run into words you don’t know and there we go.

Наивысший КИ, который когда-либо регистрировался у учащегося, был у 12-летнего школьника из Йоханнесбурга. Это не был ни Оппенгеймер*, ни Эйнштейн*. Это был 12-летний ребенок — высочайший КИ, который когда-либо регистрировался. Это просто оптимальный возраст. Он знает достаточное количество слов для того, чтобы прочесть тест, и не сталкивается со словами в таком объеме, чтобы не понимать, что он читает.

Now, in the field of the arts it is peculiar – well, it’s just the longer you study the more chance you have of running into words that you aren’t acquainted with and can’t get defined.

Это мне ясно показало, что в области образования что-то не так, раз чем дольше что-то изучаешь, тем глупее становишься. Ну, конечно, теперь мы знаем: чем дольше что-то изучаешь, тем больше вероятность столкнуться со словами, которых не знаешь, и в этом все дело. Да, просто чем дольше что-то изучаешь, тем больше вероятность столкнуться со словами, которых не знаешь и которым не можешь дать определение.

So in the fields of the arts – since it is just misunderstood words which bring about this condition – in the field of arts particularly – and this is a field with which I’m very, very well acquainted – the working, workaday artist, the boy who’s out there making his coffee and cakes with the drawn line or the airbrush or the paintbrush or something of the sort, you know? And whether he’s selling it to Mr. and Mrs. Gotbucks or whether he’s selling it to the local studio or he’s making a sidewalk exhibit someplace or another, that’s immaterial. The point is this boy is in the workaday world; with the writer, similarly; with the – oh, heavens! – poets; even – you could even include various of the fine arts: architecture and that sort of thing. All of these boys have certain peculiarities which I never quite understood.

И в области искусства — поскольку именно непонятые слова вызывают это состояние — в области искусства особенно, а это область, с которой я очень, очень хорошо знаком, — работающий, работяга-художник, парень, который зарабатывает на кофе и пирожные при помощи рейсфедера, кистей и баночек с краской... Продает ли он это господам Плачуналичными или местной студии, или устраивает выставку где-нибудь на улице — совершенно несущественно. Главное в том, что этот парень находится в мире работы; то же можно сказать о писателях; о — Господи — о поэтах; можно даже включить сюда самые разнообразные изящные искусства, архитектуру и вещи такого рода. Все эти ребята имеют свои странности, которые я никогда толком не понимал.

Peculiarities were these: When you reviewed a tremendous number of writers who were pros and who were good, and who were landing on the mark every time, you found nobody who had graduated from a course in writing. But nobody! I mean, this isn’t – this isn’t even the exception that makes the rule. He just wasn’t present.

Странность состоит в следующем: если рассмотреть гигантское количество писателей-профи, неизменно добивающихся успеха, то окажется, что среди них нет никого, кто окончил бы курс по литературному делу! Просто — ни одного! Тут нет даже исключений, подтверждающих правило. Таких просто нет.

I remember sitting up in Riverside Drive at one time – sitting in a big, swanky apartment – Riverside Drive, New York – and the whole place, the whole salon of this apartment was jampacked with some of the best stellar names in the field of American fiction. There they were – all of them, practically. And scattered in amongst them were some of their agents, you know, sort of keeping to the background and trying to look like the radiator or something. And this subject came up, not just the subject of writing but the subject of education in general.

Как-то раз я сидел на Риверсайд Драйв* — в большом шикарном помещении на Риверсайд Драйв, в Нью-Йорке — и все пространство было доверху набито лучшими звездными именами мира американской литературы. Там были практически все. Между ними попадались их агенты, которые, знаете, эдак жались по углам и старались прикинуться батареей отопления или чем-то вроде этого. И возник этот вопрос — не вопрос литературы, а вопрос образования в общем.

And a census was taken on the spot and noses were counted on the thing and nobody there had ever finished the university amongst those writers – much less writing. They had never finished the university. They had all been kicked out – almost uniformly had been expelled – or they’d never gone near the place. And that was it, and then a check – over demonstrated, clearly and conclusively, that not one of them had ever taken a course in writing, from anyplace, from anybody about anything.

Была сделана перепись, посчитаны носы, и оказалось, что никто из этих писателей даже не закончил университета, тем более литературного. Они никогда не оканчивали университетов. Всех их выгнали, исключили, или они даже близко там не проходили. И проверка ясно и убедительно показала, что ни один из них не проходил ни одного курса по литературе, нигде и ни у кого и ни по какому поводу.

Well, this was also quite startling, too, and it’s not something that you would write in a writers’ magazine about, because it would be very unpopular with the magazine because of its advertisers and their fond ideas they have and their advertisers who sell courses in story writing and that sort of thing. So it isn’t the kind of thing you have written up.

Это было весьма ошеломляюще, но о таком не стоит писать в литературном журнале, потому что это им не понравится — из-за рекламодателей и излюбленного конька их и их рекламодателей, которые продают курсы по написанию литературы. Поэтому это не то, о чем можно было бы написать.

And I was about ready to dismiss the whole subject, you know, and say, „Well, that’s it,“ because I had been sitting there keeping the notes for two or three other eager beavers who had been taking this over. And I was saying, „Well, I guess we’ve just about got that taped“ or something like this you know, and everybody was laughing about it.

И я уже был готов выбросить все это из головы, и сказать: “Ну, хватит, все ясно” — я сидел и вел запись вместе с парой энтузиастов, которые этим заинтересовались. И я произнес: “Ладно, я думаю, мы уже все подсчитали”, — и все смеялись над этим…

And all of a sudden here was a very faint voice over in the corner that said, „Well, your figures are not quite correct.“

И вдруг совершенно внезапно раздался слабенький голос из угла, который сказал: “Но ваши цифры не совсем правильны”.

„What?“ you know? „Wha – wha – what? Who was that?“

“Что?” “Что-о-о? Что такое? Кто там?”.

And „Well, I – I have a P – PHD in literature, and a – a couple of other degrees, and finished – fini – finished the university and several other universities, and I’ve taken a lot of courses in writing, and – and so forth, so it’s not true of everybody in the room.“

[ЛРХ передразнивает слабый, заикающийся голосок] “Ну, я... у меня.. ученая степень по литературе, и пара других степеней, и законченное... закон... законченный университет, и несколько других университетов, и я прошел множество литературных курсов, и… так что неверно утверждать это в отношении всех, кто здесь есть”.

And everybody turned around looking at this guy trying to find out who it was. And of course, it was a literary agent! He wasn’t a writer. He’d never published a line in his life. All he did was sit around and tell other people what was wrong with their stories. But he had tried to be a writer and he’d failed.

Все обернулись, глядя на этого малого, чтобы узнать, кто это — и, конечно, это оказался литературный агент! Он не был писателем. Он не опубликовал ни строчки за всю свою жизнь. Его делом было сидеть и рассказывать другим о недостатках их рассказов; он пытался быть писателем, и у него не получилось.

So about this point I said, „There’s something very peculiar going on here. There’s a bunch of swindlers selling courses in writing that don’t teach people how to write. Won’t name any names because you don’t have to. It’s every blig, brassy university in the United States. What’s going on here?“ Well, could have been a lot of things, could have been a lot of things going on.

И тогда я сказал: “Здесь происходит что-то очень странное. Куча жуликов продает литературные курсы, которые никак не учат писать. Не стану называть имен — не стоит. Потому что это можно сказать о любом большом и знаменитом университете в Соединенных Штатах. Что происходит?”. Причин тут может быть много, достаточно много.

But in the years following I ran the subject down. I got that interested in it that I ran it down a bit further, and I found out that no writing course teaches writing. They don’t teach writing. I’m not sure what they teach but none of the technology which they employ and say is a writers technology, is the writer’s technology. You get the point? See, they say there is this piece of technology but it isn’t that piece of technology, you see? Writers don’t use this technology, period!

Но в последующие годы я достиг большего. Я так заинтересовался этим, что исследовал этот предмет чуть глубже, и обнаружил, что никакие курсы литературного дела не учат писать. Они не учат писать. Я не знаю, чему они вообще учат, но ни одна технология, которую они используют и называют технологией литературы, не является подлинной технологией литературы. Понимаете, в чем дело? Они говорят, что у этого дела такая-то технология, но это не та технология. Писатели не используют эту технологию — и точка!

If any of you have ever taken a writing course, I’m sure you heard about foreshadowing? And I’m sure you’ve heard about other writing gimmicks of one kind or another? And writers don’t use them, and when they do use them, they don’t call them that. Do you see here? There is a technology, then, which writers use but it is not taught in universities and it’s not taught in courses in writing.

Если кто-нибудь из вас когда-либо проходил литературный курс, я уверен, что вы слышали термин предвещение. Я уверен, что вы слышали о множестве других литературных трюков — но писатели ими не пользуются. А если и пользуются, то так их не называют. Понимаете, эта технология существует, но ее не преподают в университетах, и ее не преподают на курсах литературного дела.

I remember with a horrible start one time, getting up to make a talk to a short story group, and I was about ready to draw a long breath and say, „Well, ladies and gentlemen, how are you this evening? Is there anything I can tell you about?“ So I was just – and right in front of the desk, lying there, was one of my stories, wide – open, which they had been using as a text. And every paragraph of it had some weird symbol or word written opposite it to show what I was doing at each one of these points.

Я вспоминаю с жутким содроганием, как однажды, начиная беседу с группой писателей коротких рассказов, я был уже почти готов набрать полную грудь воздуху и сказать: “Ну, дамы и господа, как вы себя чувствуете сегодня вечером? О чем я могу вам рассказать?”. Я стоял перед партой, и прямо передо мной лежал один из моих рассказов, широко раскрытый, который они использовали как учебный текст, и напротив каждого его абзаца был проставлен какой-либо жуткий символ или слово на полях, показывавшие, что я делал в каждом из них.

Why, I would have wrapped myself around four telegraph poles if I’d ever tried to think of all that at the same time. This area was a foreshadow and this was a characterization and this was a this and that was a that, you see, and it was a tzsa – tzsa – tzsa and it was all supposed to have been laid out. It just stopped me cold, see? And I found myself looking at a piece of technology which I never used. And this was the pretense, you see? And here were these poor blokes trying to study writing, you see?

Well now, there is a subject called „writing.“ There is such a subject. The trouble is writers are professional liars and when they start telling people how they write they just go on and create.

Такой предмет, как литература, существует. Есть такой предмет. Беда в том, что писатели — профессиональные лжецы, и когда они начинают рассказывать людям, как они пишут, они немедленно начинают выдумывать.

The most weird dissertation I ever read in my life, I think, is by Edgar Allen Poe on the subject and it’s used in every textbook, I think, in short story writing I have ever collided with, and I think it’s Poe writing about how you write. Why, I think it’s the most marvelous piece of stuff you ever read in your life. If you want to read that – I did one time, just for kicks. And you don’t find anything in his stories that agree with what he said.

Самая жуткая диссертация, которую я видывал в жизни, написана по этому предмету Эдгаром Алланом По; и ее использовали чуть ли не в каждом учебнике по написанию коротких рассказов, которые мне когда-то попадались; это произведение По о том, как писать книги — это самое поразительное из всего, что вы когда-либо в жизни читали. Его стоит прочитать — я это сделал однажды, просто ради забавы. Но вы не найдете в его собственных рассказах ничего, что соответствовало бы тому, что он там наплел.

They either want to be the only ones and cut down the competition or do something, but they never really say what they do.

Наверное, они хотят быть единственными и стремятся избавиться от конкурентов, и это заставляет их никогда не говорить правду о том, что надо делать.

So no technology is – exists in this particular area, but there are a lot of pretended technologies in this area. I’m just talking to you about a field which is offbeat which I happen to know well and which is a noncodified field which is one of the arts. And there’s that field, completely uncodified.

Никакой технологии в этой области не существует — но существует множество ложных технологий. Я рассказываю вам о довольно странной области деятельности, с которой я случайно оказался хорошо знаком, которая не систематизирована и является одним из искусств. Эта область совершенно не систематизирована.

Only when it starts to descend into technical application, like the graphic arts; the graphic arts are just a cut down from the arts, you see? They’re the mechanical representation of the arts. They’re „How do you take a painting and how do you handle this painting in order to reproduce it in a magazine?“ It’s not a creative art, in other words; it’s a graphic art.

Только когда область начинает опускаться до технического применения — как искусство полиграфии — это просто отрезанный кусок искусства, понимаете? Это механическое представление искусства. Это - “как взять картину и что с ней сделать для того, чтобы сделать репродукцию в журнале?”. Это не творчество, другими словами — это графическое искусство.

Now, that technology – boy, boy! You start doing something a little bit haywire with that one or you start doing something a little bit offbeat in the way you take your separation negatives – you know, the red negative, the green negative and the yellow negative that you’ve got to take of this thing in order to get three printing plates to run through the presses, you know, so that each one superimposed on the other one and – ooooooh, boy!

Вот эта технология — да! Да! Начинаешь делать что-то кривовато или чуть отклоняясь от способа, которым обычно делаются разделенные негативы* — знаете, красный негатив, зеленый негатив, желтый негатив, которые нужно снять с этой картины для того, чтобы получить три печатные пластинки, которые будут вставлены в прессы так, чтобы каждая из них накладывалась на другую, и — ооооооо, да!

You’ve got to have the patch of gray that can match from each negative. It’s got to be on every negative, and it’s got to be at least a quarter – of – an – inch square, and it’s got to match exactly on a densitometer. Boy! There’s technology there, man. Wow! There’s technology. There’s exactly what is the factors involved in this: there’s the various types of ink, there’s the various types of pigments, there’s various color charts, there’s various systems which are employed. There’s all types of reproduction equipment on the subject of fine lines and dots and – oh, my, my, my, my, my! Wow! There’s a terrific, terrific technology – the technology of the printer.

Надо получить серое пятно, которое будет точно совпадать на каждом негативе. Оно должно быть на каждом негативе, минимум в четверть дюйма площадью, и точно совпадать по плотности — да! Здесь есть технология. Ого! Здесь есть технология. Точный учет всех наличествующих факторов, различных типов красителей, чернил, цветные схемы, многочисленные системы. Разнообразнейшее оборудование для репродукции тонких линий и точек, и — ой-ей-ей-ей-ей-ей-ей! Это страшная, страшная технология, технология печати.

The technology of – well, you take retouching. Bears about the same resemblance into photography. There’s somebody who can take a picture and he can take a various type of ink or sauce or something and he can take this photograph and he can alter the features of the person in it. He can do this, he can do that. Terrific technology involved. Applied art, but very applied. Big technology.

Технология ретуширования привносит похожие факторы в фотографию. Тот, кто делает снимок, может взять фотографию и, используя разнообразные виды чернил и растворов, изменить черты того, кто сфотографирован — он может сделать то, он может сделать это. Здесь необходимо страшное количество технологии. Прикладное искусство, весьма прикладное. Большая технология!

Well, how come you have to know this when right next door to it, the thing it’s a cousin to, which is the original writer, doesn’t have any codified technology. Has actually a false technology. And the second that this thing that is written or the thing that is painted moves over into reproduction, moves into the high channels of communication, moves over into that field at all, drops into one of the most complex and exacting of technologies. It gives one to wonder how these things are even cousins.

Откуда же такое можно знать, если буквально рядом живет его родственник — оригинальный писатель, который не имеет никакой систематизированной технологии. В действительности, у него есть ложная технология. Но в ту секунду, когда то, что написано пером, или то, что написано красками, превращается в репродукцию, оно переходит на высшие каналы коммуникации, как-то попадает в эту область — и имеет дело с самыми сложными и точными технологиями. Остается только удивляться, что эти вещи как-то между собой связаны.

Here’s this whole area of writing; there is no technology. Everybody pr – it’s worse than that. Everybody pretends there’s a technology, that if you just studied it real hard, why, you too could starve to death in a garret, see? So – and right next door to it, here’s this other.

Вот вся область литературы; здесь нет никакой технологии. Даже хуже того: все притворяются, что здесь есть технология, якобы дело просто в том, что изучать ее нужно очень упорно, да только вот при этом вполне можно умереть с голоду на чердаке… Вот — и прямо рядом находится нечто совершенно иное.

Well, it bears some kind of a resemblance between – I mentioned retouching. You take any photograph that is a portrait of anyone, I don’t care where or who or how or why. The number of times you get a perfect negative that you can print and make a copy of, you know, and frame it or enlarge it or do something with it and enlarge it and give it to somebody so they’ll say, „How nice Izzybelle looks these days.“ You have to retouch it and all your big studios retouch. Sometimes they over – retouch. Sometimes they practically take out all the features in their excess of enthusiasm to make somebody look good. But any picture you’ve ever had taken in a studio which was ever framed and enlarged and presented to you as a presentation piece, it had to be retouched. Well, this retoucher is not the photographer. They bear the same resemblance as the duke and a steward, see? The photographer’s definitely the duke, you know? He’s the boy who goes through all the stuff that gets the picture and so forth, and nobody much pays much attention to the retoucher. The retoucher is rather heavily paid, but he sits there quietly drawing his heavy pay, you see, with his very exacting work.

Есть определенное сходство между этим делом и ретушированием. Вы берете какую-нибудь фотографию, неважно, где, кого, как и почему. Лишь в немногих случаях вы получаете отличный негатив, который надо просто отпечатать, сделать копию, вставить в рамочку или увеличить, дать кому-нибудь, и он скажет: “Как хороша Изабелла!”. Часто необходимо его ретушировать; все большие студии делают ретуширование. Иногда даже могут перестараться. Иногда, в порыве энтузиазма, ради того, чтобы кто-то выглядел лучше, они удаляют все черты лица. Но практически любой снимок, сделанный в студии, который был вставлен в рамку и увеличен, и преподнесен на память — ретуширован. Ну, ретушер не фотограф. Между ними не больше сходства, чем между герцогом и лакеем. Фотограф, определенно, герцог. Это парень, который создает фотографии; и никто не обращает внимания на ретушера. Ретушеру прилично платят, но он сидит себе тихонечко, отрабатывает свою плату своей точной технологией.

Well, the number of tricks you can do in retouching are absolutely almost unlimited. You can do one of the wildest things with retouching. You take this negative, you know, and you take a fellow who, or a girl – girl doesn’t like to be plump, you know – and you can take this thing and you can thin her down, man. And this fellow doesn’t like to look so old. Well, you can’t take too many lines out, because his character disappears, but you can take a few lines out if you’re very good – and boy, you can take about fifteen years off his age, you see? Thud! And he thinks that picture’s beautiful, because he’s – of course, the people who are buying these pictures are the people who are having them taken and naturally they only buy something that flatters them. So the whole world of photography is – in portraiture – is bent in the direction of making somebody look better – not more dramatic, but better – and because people don’t like dramatic photographs, really; they like pretty ones.

Количество трюков, которые можно сделать с помощью ретуши, практически абсолютно не ограничено. С помощью ретуши можно сделать самые дикие вещи. Вы берете негатив, берете малого, который — или девушку, девушки не любят быть полными, знаете, и вы можете взять и сделать ее худенькой. А этот малый не хочет выглядеть таким старым. Нельзя убирать слишком много линий, потому что утратится типаж, но большой умелец может убрать пару линий, и он сбросит лет 15. Бух! И он считает, что снимок превосходен! Покупают снимки те самые люди, которых снимали, и, естественно, они покупают только те фотографии, которые им нравятся. Поэтому, весь мир фотографии — портретной фотографии — направлен на то, чтобы сделать внешность получше; не выразительнее, а лучше, потому что люди любят на самом деле не выразительные фотографии, а красивенькие.

I read a dissertation of why they don’t let the public judge an art exhibit the other day. It’s because the only paintings or the only photographs or anything else exhibited would have to do with cute little kittens falling out of baskets or wearing babies’ clothes or little children with jam all over their faces and those would be the only pictures that would ever get a winning award. And they have another penchant: If it’s not sharp – the public at large has an index by which they judge a photograph – if it’s not sharp, why, it’s no good. Well, think if you took an expert picture of a mist, a very misty morning. Of course, it’s not sharp but it’s a beautiful picture, and the public would turn it down.

Я давеча прочел труд на тему того, почему публике не позволяется входить в жюри художественных выставок. Это потому, что тогда единственными картинами или фотографиями, получавшими призы, были бы изображения симпатичных котят, выпадающих из корзинок или одетых в детскую одежду, или малышей с перепачканными вареньем мордашками. У них есть и другая странность: если снимок не резкий — у большинства публики есть критерий, при помощи которого она судит о фотографии — если снимок не резкий, что ж, в нем нет ничего хорошего. Представьте, что перед вами искусный снимок — туман, очень туманное утро. Конечно, этот снимок не резкий, но это прекрасный снимок, а публика на него даже и не посмотрит.

So judging has been taken completely out of the public hands for these particular reasons, you see? But portraiture is never taken out of the public hands, see? So it’s got to be retouched within an inch of its life. Everybody’s really got to look prettied up, you know? Tsk! It’s wild! Some of those pictures don’t any more look like the people they’re taking a picture of, you know, than the man in the moon.

По этим причинам путь в жюри для публики заказан раз и навсегда. Однако право судить о собственной физиономии на портрете из рук публики никак не заберешь, поэтому приходится ретушировать каждый дюйм поверхности. Каждый желает выглядеть лучше. Это дико! Некоторые из этих портретов похожи на оригинал не больше, чем темные пятна на луне на человеческое лицо.

Well, what about this? What’s this relationship? How come? Well actually, the retoucher steps in when the photographer fails. You can do everything the retoucher does with your camera and the lights. You can do the whole lot with the camera and the lights. But when the photographer falls down, the retoucher picks it up.

Ну, что об этом скажешь? Какие здесь отношения? Как так выходит? На самом деле ретушер вступает в дело, когда фотографу оно не удалось. Все, что делает ретушер, можно сделать при помощи камеры и освещения. Вы можете сделать все при помощи камеры и освещения, но когда фотограф терпит поражение, его выручает ретушер.

Well, they have various things – not to give you a whole bunch of nomenclature; don’t pay much attention to this nomenclature. It’s just, it’s just words. They’ve got things like barn doors – very expressive, beautiful word. They put them on the sides of a spotlight and – so the spotlight won’t shine into the lens or so that you can flap them over and keep the light from hitting somebody in certain portions. And then they have things called headscreens which stand up here on a big – like a square cardboard – and that restrains the light from hitting somebody’s ear, see? You can tip the edge of this board in so that this person’s ear is not well lighted. You See, his ears are too big, let us say, see? Well, you can take that shadow and throw it just exactly across his ear, see? And his ear looks smaller.

У него есть разнообразные штуки — не хочу заваливать вас кучей терминологии. Не обращайте внимания на терминологию. Это просто слова. У них есть “амбарные ворота”* — очень выразительное, красивое слово. Их крепят по бокам к прожекторам, для того чтобы они не засвечивали линзы, или прикрывали прожектор, загораживая от света определенные участки модели. Еще у них есть штуки, называемые “козырьками”, которые похожи на большие стоячие экраны — такие квадратные картонки, которые загораживают от света уши. Можно поставить эту картонку так, что уши у того, кого вы снимаете, не будут ярко освещены. Скажем, его уши слишком велики. Ну, вы можете взять и затенить эти уши, и они будут казаться меньше.

Any part you want to emphasize, you put light on, the formula is. The parts you don’t want to emphasize, why, you just let it drift away, and the parts you want to practically take out of the picture, well, you just hold the light off of them and there they go.

На любую часть, которую надо подчеркнуть, направляется свет, такова формула; те части, которые вы не хотите подчеркивать, просто затеняются; а те части, которые вы хотите совсем изъять из фотографии, вы вообще не освещаете, и они исчезают.

And because photography, of course: photo –, light; – graphy, writing – it’s just writing with light. And when you’ve written well with light you get a perfectly retouched picture. You can turn people in certain ways that make them much thinner. You can make their noses longer and you can make their forehead shallower and their chins stop jutting and so forth. Of course, you can just easily make a strong – jawed person into a weak – chinned person and so forth. You can do all kinds of wild things.

Потому что фотография — это, конечно: фото, свет, и графия: писание; это именно светопись. Когда вы хорошо пишете светом, получается готовый отретушированный снимок. Можно повернуть человека определенным образом, чтобы он казался более худым. Можно сделать нос длиннее, и лоб более покатым, подбородок — менее выступающим, и так далее. Естественно, легко можно превратить особу с “мужественным” подбородком в особу со подбородком “слабым”. Можно делать самые дикие штуки.

But when the photographer doesn’t do his job, why then, somebody’s got to step in and straighten it all out. And there’s where the technology builds up. And the technology builds up in the area of correction.

Но когда фотограф не справляется со своей работой, что ж, тогда кто-то должен прийти и исправить все это. Вот вокруг чего строится технология. Технология строится в области коррекции.

So I think you’ll find in the field – this is a broad statement and might be subject to a great deal of modification – in any heavy, heavy technical subject, but if very, very, very technical, I think the technology is built up around an area of correction. It’s dissatisfaction with something and the correction of that dissatisfaction. Do you follow this now?

Я думаю, обнаружится, что в данной области — это общее утверждение, из которого могут быть исключения — в любом сильно, сильно техническом предмете, который очень, очень, очень, техничен, как мне представляется, технология копится в области коррекции. Это неудовлетворенность чем-то и исправление этой неудовлетворенности. Улавливаете?

All right, the photographer doesn’t do his job. He doesn’t put the head screen over right so this guy’s ears look like a pair of donkey’s ears, See? Well, all right, nobody’s going to buy that picture, so when the thing is all finished and so forth, well – I mean it’s been developed rather, not completely finished – and it’s in its proof sheets, and so forth; they don’t even show him the proofs. They won’t even show the customer the proofs.

Фотограф не справился со своей работой. Он неправильно поставил верхний козырек, и у малого уши стали похожи на пару ослиных ушей. Никто не купит такую фотографию, и когда она закончена — ну, то есть, когда она проявлена, а не совсем закончена, и сделаны пробные отпечатки — ему даже не показывают эти пробы. Покупателю даже не показывают пробы.

Retoucher takes ahold of that thing and he cuts those ears down and he subdues those ears and he makes that look better and they reproof it. Then they show it to the customer and the customer’s very happy with it. Correction. Correction.

За нее берется ретушер, и он срезает эти уши, закрашивает их, и делает фото лучше, и потом они делают новые пробы. Их уже показывают покупателю — и покупатель очень счастлив! Коррекция. Коррекция.

Now, you can say when it isn’t done right in the first place it’s got to be corrected. And where it is going to be corrected a great deal of technology will arise. You follow this?

Можно сказать, что коррекция нужна только тогда, когда это не сделано правильно с первого раза. Необходимость коррекции порождает огромное количество технологии. Улавливаете?

Audience: Mm – hm. Yes.

Аудитория: У-гу. Да.

All right, if it was done right now, then there would have been no further technology. But where it’s done right you would then have something moving along the line very smoothly and very easy to get along with indeed, if it was being done right. If you had the technology of how to do it in the first place, in other words, everything would move smoothly from that point there on.

Если это было сделано сразу, тогда не нужна была бы никакая дальнейшая технология. Когда это сделано правильно сразу, то это происходит очень гладко и легко, в самом деле, это просто. Если бы у вас была технология того, как это сделать с первого раза, другими словами, то все бы двигалось гладко.

But let us say there’s a bunch of technology missing at this point or it is not known or it’s not practiced. Now we’re going to get a very heavy complicated technology arising just on the other side of this thing which we’re going to call a lower – scale subject and it will simply be totally corrective of the upper – scale subject. Where you – ever you have tremendously heavy technology, then that is all of a corrective basis. In other words, it was based on a correction. There had to be something corrected at this point. It wasn’t running right in the first place.

Но, допустим, есть куча технологии, в этот момент упущенной, или неизвестной, или не применяемой. Тогда немедленно возникает очень мощная и сложная технология, по другую сторону нашего предмета, которую можно назвать “дисциплиной нижнего уровня”, и которая будет ничем другим, как коррекцией “дисциплины верхнего уровня”. Если вы видите чудовищно тяжелую технологию, то она наверняка вся была разработана для коррекции чего-то. Другими словами, ее суть — в коррекции. Здесь возникла необходимость в коррекции. Дело не было сделано правильно с первого раза.

Now, let’s get on this subject of bodies. Let’s take it a – a finite line. All right, the photographer didn’t do his job well and so therefore we had to pass it over into the hands of the retoucher. And the retoucher had to go all over this negative and take out pieces of it and do this and that before he printed it, and so forth. Well, let’s not stop there.

Давайте возьмем вопрос о телах. Давайте рассмотрим что-то конечное. Вот фотограф не справился со своей работой, и ему пришлось передать ее в руки ретушера. И ретушеру пришлось обработать весь негатив, удалить некоторые его части, сделать то и это, прежде чем его печатать. Давайте на этом не останавливаться.

Let’s move over just a little bit further, and how about building these bodies? Well, somebody didn’t build them right if people are that dissatisfied with them. There’s something going wrong over there. And I’m merely pointing this out to you – there’s no technology known there. There’s geneticists, there’s all kinds of „Eat Wheaties,“ there’s various types of false technologies. But they frankly – there’s a second dynamic Freudianism, and so forth, but they really have nothing to do with making bodies. I don’t know what the second dynamic has to do with making bodies. It’s just because they get connected and they are inevitable in sequence, but they do not necessarily proceed from one, two, see?

Давайте исследуем предмет чуть глубже — и как насчет создания этих тел? Кто-то с самого начала не так уж хорошо их создал, раз люди ими недовольны. Что-то здесь не так. Я просто указываю вам на это — здесь не известно никакой технологии. Есть генетика, есть разнообразные лозунги типа “будь вегетарианцем”, есть различные типы ложных технологий. Прямо скажем — есть какой-то там фрейдизм по поводу второй динамики, но это не имеет ничего общего с созданием тел. Я не знаю, какое отношение вторая динамика имеет к созданию тел. Просто они оказались связанными, второе всегда следует за первым, но вовсе не обязательно первое должно заканчиваться вторым.

Now, what’s all this? And we’re into a totally unknown body of knowledge, aren’t we? And there’s a lot of false superstition and other things connected with it, so there’s some bird down in Vienna in 1894 could say, „The whole trouble with the human race is they have no technology of building bodies,“ or „They’ve got it all in backwards,“ or something like this, you know? There’s something wrong, see?

К чему это все? И мы сталкиваемся с абсолютно неизвестной областью знания, не так ли? С этим связано множество ложных предрассудков, так что один парень в Вене в 1894 году даже сказал: “Вся беда человеческого рода в том, что у него нет технологии создания тел”, или “Люди понимают это шиворот-навыворот”, — или что-то такое. Здесь что-то не так.

Freud, he builds up then psychoanalysis which has proven very popular. It isn’t effective, it’s popular. See, it depended upon the communication cycle of the analyst whether it was good or bad, not on Freud’s theory. Surprise? If you had a good analyst that knew how to communicate with the patient and so forth, why, somebody would get better. Accidental though – they never studied the technology of communication. They didn’t know anything about that and they thought they were dealing with the second dynamic. And they weren’t.

Фрейд построил на этом свой психоанализ, который оказался очень популярным. Он не эффективен, но популярен. Его результат зависит от цикла общения аналитика, а не от правильности теории Фрейда. Удивлены? Если аналитик хорошо знает, как надо общаться с пациентом, тот будет поправляться. Хотя это будет случайностью, потому что они никогда не изучали технологию общения — они об этом ничего не знали — и думали, что имеют дело со второй динамикой. Это не так.

Funny, you can read over Freud’s records and you find out every time the guy got off an overt, he recovered. And you know, Freud never noticed it. You know, that’s so remarkable. It will be buried somewhere in the notes, because it’s not emphasized, and then he’s – you’re given the wrong reason for the recovery and that makes it very hard to relocate what was going on in this particular thing, and we’re not riding a hobbyhorse trying to apply Scientology to it. It’s one of the wo – it’s one of the places we got the overt. And there seemed to be one present in every recovery; a disclosed overt and a recovery. They seem to go hand in glove, so a further study of this particular zone and area brought about a resurgence of technology in that particular field. And the importance of this thing was able to take place.

Забавно, можно почитать записи Фрейда и обнаружить, что каждый раз, когда малый раскрывал оверт, он поправлялся; но Фрейд этого никогда не замечал. Это весьма знаменательно. Это было погребено где-то в его записях, но на этом не ставился акцент, и причины выздоровления приводились не те — из-за чего становится крайне трудно определить, что происходило в каждом конкретном случае. Я тут вовсе не стараюсь сравнивать это со своей любимой Саентологией. Просто там был получен оверт, и это, пожалуй, присутствовало в каждом выздоровлении. Как оказалось, раскрытие оверта и выздоровление идут рука об руку. Дальнейшее изучение этой области привело к возрождению технологии. И важность этого была оценена по достоинству.

All right, but look – a – here, look – a – here. Here is the only thing I’m leading up to, rather circuitously, but to give it to you – more thud, to show you there’s some background to it, with the idea of you understanding it a little bit better. Do you realize that all of education as it is practiced today is a complicated corrective technology? It’s a corrective technology. It isn’t education at all. See, there’s no effort to relay an idea from point A to point B or mind A to mind B. See? There’s an effort, however, to keep the fellow from or to keep him at it in some way or to do this or to do that. In other words, the educational system is built around the fact that education has already failed.

Отлично, но посмотрите-ка, однако. Есть только одно, к чему я вас веду, хотя и довольно окольным путем, для того чтобы дать вам это с большим эффектом, как-то оттенить это, чтобы вы поняли это чуть лучше.

So you have this fantastic technology and some poor bloke could go to school for many, many years learning how to be a teacher and all he would ever learn is how to correct the corrections.

Понимаете ли вы, что все образование, в том виде, как оно сегодня осуществляется, есть сложная технология коррекции? Это технология коррекции. Это вообще не образование.

Now, it isn’t that that data is un – is useless. Let me tell you, when an engine has gone into the ditch it’s a very good thing to know how to operate a wrecking train to get it back on the rails again – very complicated technology, but it’s a very good thing to know. But this doesn’t make all of railroading lifting trains back on rails that have gone into a ditch, because railroading done right has the train on the rails all the time! It’s only when railroading doesn’t go right.

Здесь нет стремления передать идею из пункта А в пункт В, или из ума А в ум В. Однако, здесь присутствует стремление не дать парню что-то сделать или заставить его каким-то образом что-то делать. Другими словами, система образования построена на основе того факта, что образование уже провалилось.

Well, so how about education where the students are committing suicide all over the place the way they do in France, and so forth? I don’t – I don’t know what this has to do with – education’s somehow or another linked up with something or other and survival or something and they got it all in backwards and crosswise. And the poor students over there in France come up for an examination, you just start reading the roll call: „Pierre,“ you know?

Отсюда берется эта фантастическая технология, и какой-нибудь несчастный малый должен ходить и учиться много-много лет тому, как стать учителем, и все, чему он, в конце концов, научится — это как корректировать коррекцию.

„Oh, he’s dead,“ and so forth. „He took cyanide last night. He couldn’t confront it any longer.“

Дело не в том, что полученная им информация бесполезна. Когда поезд свалился под откос, знать, что надо делать, чтобы снова поставить локомотив на рельсы, — это просто здорово. Это очень сложная технология, но это очень полезно знать. Но это не значит, что все железнодорожное дело заключается в том, чтобы поднимать слетевшие с путей поезда из-под откоса и снова ставить их на рельсы, потому что когда железнодорожное дело ведется правильно, поезда постоянно находятся на рельсах! Это бывает нужно только тогда, когда железная дорога не в порядке.

And they have a heavy, heavy suicide rate, because apparently in France if you don’t get through this particular type of examination, or something like this, they execute you anyway. I think you’re executed socially or something, and France hasn’t any colonies anymore to ship anybody off to so you just have to stay home, in total disgrace or something. Corrective.

Что сказать насчет образования, в котором студенты совершают самоубийства повсеместно, как во Франции, например? Трудно сказать, с чем именно это связано, но образование так или иначе связано с выживанием и другими вещами, а у них все это происходит шиворот-навыворот и задом наперед. Бедные студенты там, во Франции, приходят на экзамен, а перекличка звучит примерно так:

Well, look at the amount of force and duress which must have been on this student. Terrific force, terrific discipline, heavy! To what? Well, to keep him at it and make him study his examinations. Well, I don’t know, I never had any trouble getting anybody to study something they were interested in.

“Пьер!”.

So I think that if this much duress can exist in a field to drive students to suicide – and very often in England and the United States they go off their rockers, and so forth – if there’s this much duress to get them to learn, then I would say it must be some kind of a corrective technology that moves over into this field so hard only because – it moves over into this field – only because the students missed it all in the first place.

“О, он умер. Он принял синерод вчера ночью. Он не мог этого больше выдержать”.

Now, what kind of duress do you think it would take to get Johnny to learn what B was when he’d already missed what A was? Now, you’re getting accustomed to this in handling it with definitions and that sort of thing and I’m talking to a rather informed group here. Supposing, supposing somebody came up to take his examination to you and you were checking him off and so forth and you stuck in on the second paragraph. You couldn’t get past second paragraph, he couldn’t seem to remember anything in the second paragraph or so forth. Well, your technology now says that you should go back up and look just a little bit earlier to find the word he didn’t understand. And sure enough, you’ll find one just before he went blank, in other words – just before he went blank, there was a word he didn’t understand. When we trace this back we find this word; we get this word defined and straightened out. All of a sudden, magically, he understands that paragraph.

И у них очень, очень высокий уровень самоубийств, потому что, очевидно, во Франции, если вы не пройдете через этот специальный вид экзамена, вас все равно казнят. Я думаю, вас казнят социально или как-то еще, — а у Франции больше нет колоний для того, чтобы ссылать туда опозорившихся, и вам придется остаться дома, терпя тотальное презрение. Такая вот коррекция!

Well now, supposing we didn’t straighten out the word and supposing we told him that he was going to be expelled if he didn’t learn the paragraph. Now, supposing we compound this with about ten – somewhere between ten and fifty thousand instances and texts and we did this every time. I would say we’d have an adequate explanation of why the child at nine was dumber than the child at eight, the child at ten was more stupid than the child of nine, the child of eleven was more stupid… See?

Посмотрите, какой объем насилия и принуждения приходится на этого студента. Чудовищное насилие, чудовищная дисциплина! Зачем? Чтобы удержать его и заставить готовиться к экзаменам. Странно, а у меня никогда не было никаких проблем с тем, чтобы заставить кого-то учить то, что его интересует.

In other words, this amount of duress became necessary because nobody would ever have understood anything, they wouldn’t have been educated at all and perhaps better than nothing – perhaps. I don’t think so, myself, but you could add it up this way. And if every time this fellow hit a rough spot on the road you simply applied the lead boot or the pincers or the brass basket full of rats or some other interesting medieval torture and said, „Now, if you don’t get that next paragraph, you’re going to have had it, bud.“ Now, what do – what do you think he would finally wind up? Well, he’d be in – he’d be in an interesting state, wouldn’t he?

Я склонен полагать, что раз в этой сфере существует так много принуждения, что это приводит студента к самоубийству — а в Англии и Соединенных Штатах у них очень часто съезжает крыша — если требуется столько принуждения, чтобы заставить его учиться, то тогда это, должно быть, технология коррекции, которая вторгается в эту область так интенсивно только потому, что студент делает что-то не так с самого начала.

He’d be far removed from any idea of what he was doing. He’d be far removed from the subject and he would be treating the subject as something entirely different than the subject, certainly. He – you know, well, he’d say: „Well, there’s this thing called physics, and I’m just trying to fix these weights here, and of course that physics, it doesn’t have anything to do with these couple of weights I’m trying to fix on the counter here.“ It’d wind up in a nonapplication.

Как вы думаете, сколько насилия необходимо для того, чтобы заставить Джонни выучить Б, когда он уже пропустил А? Для вас уже привычно справляться с этим с помощью определений [слов] и всяких таких вещей — я имею здесь дело с довольно информированной группой. Предположим, кто-то пришел, чтобы сдать вам экзамен, и вы стали его проверять, и он завис на втором абзаце. Вы не можете пройти второй абзац; он, похоже, не может вспомнить ничего из того, что написано во втором абзаце. Хорошо, ваша технология теперь говорит, что нужно вернуться назад и просмотреть чуть более раннее место и найти там слово, которого он не понял. И можно вполне уверенно сказать, что вы найдете его прямо перед тем местом, с которого у него начался пробел. Прямо перед тем, как начался пробел, было слово, которого он не понял. Когда мы отследим это назад, то найдем это слово, определим его и исправим ситуацию; и внезапно, волшебным образом, он начнет понимать этот абзац.

There’d be a – he’d have to short – circuit. He’d have to get all that duress out of his perimeter. He’d have to get all this stuff out of his circle of understanding. He’d have to move it all over here someplace and just squash it and suppress it and say, „Well, the devil with it. I’ll have to make up my own mind about this,“ or „Ill have to try to walk my own way through all this,“ don’t you see? You would leave him on a total only – one basis with regard to his subject matter and his information. And instead of helping him you would have taken away all the information that could have helped him. So I would say modern education was making it impossible for a person to utilize his training.

Теперь предположим, что мы не исправили это слово, и вместо этого говорим ему, что он будет исключен, если не выучит этот абзац. Представим себе, что это повторяется десять или пятьдесят тысяч раз со множеством текстов, и мы каждый раз поступаем именно так. Тогда вы получите ясное объяснение того факта, почему 9-летний ребенок тупее 8-летнего, 10-летний глупее 9-летнего, а 11-летний — еще глупее. Понимаете?

Well, this then should indicate to you that a decline of IQ could be expected to follow a misunderstood word. That sounds absolutely wild, but the longer you went past that and the more you had to know that, the stupider you could be expected to get. Do you see?

Другими словами, необходимость во всем этом принуждении возникла потому, что никто так ничего и не понял, вообще не получал образования — хотя это, наверное, все же лучше, чем ничего — возможно. Я сам так не думаю, но вы можете это предположить. И если каждый раз, когда этот малый спотыкался о выбоину на дороге, вы просто били его под зад кованым сапогом, терзали его щипцами, надевали ему на голову клетку с крысами или применяли какую-нибудь другую средневековую пытку, приговаривая: “Если ты не выучишь следующий абзац, мне придется опять сделать это, малыш” — как вы думаете, чем все это закончится? Он придет в весьма любопытное состояние, не так ли?

Of course, we have all the corrections for this, and so forth. We’ve got clay table and clearing and definitions and all that sort of thing now. So we’re talking from a point of view of considerable savvy. But I’m just trying to show you what the world must look like.

Он потеряет всякое представление о том, что он делает. Он определенно потеряет всякое представление о данном предмете, и будет рассматривать этот предмет, как нечто совершенно другое. Он скажет: “Хорошо, есть такая наука, именуемая физикой, и я только хочу подобрать гирьки, но, конечно, эта физика никак не связана с теми гирьками, что я хочу подобрать”. Это закончится неприменением.

Here you got engineers out here putting up skyscrapers. Man, I’m – after I’ve learned this about education and so forth, I hope they were put up by the foreman who was never near the college because otherwise I’d expect them to fall down on me head, I would. I don’t think I’d trust one very good. I’ve noticed a peculiarity in this particular field to get unreal or kind of revengeful toward the subject or to do weird things or to slough off when they got near their trained area.

Ему придется замкнуться. Ему придется найти способ избавиться от всего этого принуждения. Ему придется исключить все это из круга своего понимания. Ему придется переместить все это отсюда куда-то в другое место, и просто замять все это, задавить все это, и сказать: “Ладно, черт с ним со всем. Придется мне изобрести это самому”, — или: “Придется мне найти свой путь через все это”. Вы сделаете его абсолютно “одиноким волком” по отношению к сути его предмета и информации. И вместо того, чтобы помочь ему, вы заберете у него всю информацию, которая могла бы ему помочь. И я бы сказал, что современное образование делало невозможным использовать то, чему человека обучали.

Now, here is another datum: How does the state suffer in various terms from miseducation? How does the state suffer from miseducation? Well, there’s a country, you might not have heard of it, called Russia and it went by the boards a number of years ago and it imported a German philosophy called communism and it had a ball, and it nevertheless is trying to go forward and make something out of itself, and so forth. It probably would have gone forward as fast as the Western ‘world if it hadn’t adopted a squirrel, offbeat philosophy. The Western world has advanced exactly the same distance and further during the same period of time. See, they were not mechanized either back in 1917. They were pretty bum.

Это говорит вам о том, что следствием непонятого слова будет, скорее всего, падение КИ. Это звучит абсолютно дико, но чем дольше вы им пренебрегаете, и чем больше знаний вы получаете поверх него, тем глупее вы становитесь. Понимаете?

If you don’t believe it, one of these museums, go into one of these motor museums and so forth; look at a 1917 model – stuff. Well, that’s a modern Russian car. I don’t mean to be catty; they did copy a jeep. They got a lot of jeeps in there during the war and they copied them.

Конечно, у нас есть куча способов коррекции этого. У нас есть стол для пластилиновых демо, прояснение, определения, и много чего еще. Поэтому мы говорим с точки зрения немалой мудрости. Но я просто пытаюсь показать вам, что происходит в этом мире.

But they’re pretty corny; and what they’re trying to do, over there in Russia, is spread a civilization out into a very, very, very backward Asian world. Russia is basically Asian, it’s not Western. And I will say that with all their handicaps – political and otherwise – they are making some progress of one kind or another and they’ve got an awful lot of virgin territory to spread all of this into. They’ve got the whole of Siberia to spread stuff into it, see, and they’re really in a state of a sort of a pioneer country. And people have said, „Well, they’re really entering their Victorian Age,“ and I imagine that they are. They’re way behind. They’re almost a century back of anybody else. Oh, just because Great Britain sells them some machinery and they change the labels on it and export it to Japan as Russian field tools or something is no reason why they’re good in this department. They’re not.

Вот инженеры строят небоскребы. И после того, что я узнал об образовании, я надеюсь, что они строятся прорабом, который никогда близко не подходил к колледжу, потому что в противном случае следует опасаться, что они свалятся нам на голову. Не думаю, что стоит сильно им доверять. Я заметил некую особенность: когда люди касаются сферы, в которой они получили обучение, они впадают в нереальность или начинают мстить предмету обучения, делая дикие вещи, дабы расквитаться с ним.

These boys are up against a tremendous frontier, and they have the frontier of ignorance and the frontier of this and that. They’ve got a vast wilderness. They have millions and millions of uneducated, backward people to try to do something with, you see? Their problems are fantastic! They’re trying to solve them with education, and here’s the outcome of their solutions with education. Of course, you can imagine a Russian commissar operating over a Russian student. This would be pretty grim.

А вот другие данные: Каким образом государство страдает от неправильного образования? Как страдает государство от неправильного образования? Есть такая страна — вы могли не слышать о ней — называется Россия, она осталась за бортом много лет назад и импортировала немецкую философию, называемую “коммунизм”, и они хорошо повеселились; но, тем не менее, Россия старается развиваться и что-то такое из себя изображать. Вероятно, она развилась бы не менее быстро, чем Западный мир, если бы не взяла за основу эту сквиррельскую*, ненормальную философию. Западный мир продвинулся на точно такое же расстояние и даже дальше за тот-же период времени. У них также на было машин в 1917 году. Они были в полной заднице.

And the figures are these: That on – the – job training of a great number of students who were trained at the full expense of the government and the industry which was training them to take future key posts in there left it one hundred percent at the end of their on – the – job training period, which was a two or three year period. One hundred percent took no further activity in that plant or that line of work. In another plant and an area – this is one specific plant – another plant, two out of several thousand did stay with the plant. And these are not just selected figures. These are the broad coverage estimates for the whole of Russia.

Если вы не верите в это, пойдите в один из автомобильных музеев; посмотрите на модель 1917 года. Ну, это и есть современный российский автомобиль. Не стану лукавить — они еще скопировали джип. У них было множество джипов во время войны, и они скопировали их.

These are young people who have been educated under Communist duress and have been moved out into a plant to be given on – the – job training to take over future posts in that plant. And at the end of that time, because things are milder over there now, they had some power of choice as to what they did now. And they all left. That was the exercise of power of choice.

Они очень отсталы; и они там, в России, пытаются распространить цивилизацию на очень, очень, очень отсталый Азиатский мир. Россия, по сути, страна азиатская; она не западная. И я скажу, что со всеми их трудностями, политическими и другими, они все же совершают какой-то прогресс, и у них имеется чудовищное количество целинных земель, где можно распространяться. У них есть целая Сибирь для того, чтобы распространяться, и на самом деле они похожи на страну первопроходцев. Кто-то сказал: “Да, они на самом деле входят в свою Викторианскую эпоху*”, — и мне кажется, что так оно и есть. Они далеко позади. Они отстали ото всех почти на век. Считать их современной страной только потому, что Великобритания продает им какие-то машины, они меняют ярлыки на них и потом экспортируют их в Японию под видом российских сельскохозяйственных машин — это смешно. Просто смешно.

Now, if you know education – and you know our technology of education now – you will see at once exactly what must have happened. Way back here in kindergarten or someplace the Communist love of the reevaluation of words caught him. The favorite trick of the Communist is not to change anybody’s vocabulary but to make it mean something else. They change the meaning of words so therefore everything sounds familiar. The next thing you know a person finds that the word means something else entirely different. I’ll give you in lump example of this: Orwell’s 1984, wonderful changes of semantics, the change of meanings, of words which went through 1984. „Freedom is slavery,“ you know?

Этим парням приходиться бороться с гигантскими проблемами — проблемой огромных целинных земель, огромного невежества народа. У них есть обширные дикие пространства, миллионы и миллионы необразованных, отсталых людей, с которыми трудно пытаться чего-то достичь. Их проблемы фантастически. Они пытаются разрешить это с помощью образования, — и вы видите результат этого решения. Попытайтесь вообразить себе русского комиссара, “обрабатывающего” русского студента. Весьма мрачная картина.

Well, even Roosevelt was at it. We had freedom for a long time. Everybody knew what „freedom“ meant. Roosevelt, he made it „freedom from.“ You had to be freedom from something. That was what – the freedom we were now fighting for, we were fighting for „freedoms from.“ Well, that’s an interesting way of looking at it. „Freedom from.“ Well, that means you must be fighting it so you couldn’t possibly be free of it. „Freedom“ means „freedom.“ It doesn’t mean standing up against something and pushing it away from you or worrying about will it catch up to you again, or something like this, or working day and night so that it won’t happen to you. That’s not freedom.

Цифры таковы: обучение без отрыва от производства огромного количества студентов, которых обучали полностью за счет правительства и промышленности, с целью поставить их потом на ключевые посты на данном предприятии, к концу периода своего обучения длиной в два-три года, Сто процентов студентов покинули свое предприятие. Сто процентов отказались от работы на этом заводе или в этой отрасли. На другом заводе или в другой отрасли — это один конкретный завод — другой завод, только двое из нескольких тысяч на самом деле остались на заводе. И это не специально отобранные цифры. Это массовые средние показатели для всей России.

So, here’s a change of semantics. Now, the Russian, of course had this entire Asian population, this huge mass of people, 200 million – one of the bigger populations of Earth in one country, all divided up into different lingual groups and different customs and so forth – and he moved in on them and then he had to change everything in order to get it all lined up and get them to work together at all and he had to reevaluate all their words. So that in 1964 we find he’s lost his revolution. How did he lose his revolution? Well, he trains several thousand young people to take over the Pujas River Project and they’re going to be the executives and the big shots on the project and they’re go – they too are going to be able to drive around in Model T Fords. And at the end of the on – the – job training they all leave the Pujas River Project. That means he’s going to run out of people to run things.

Вот что происходит с молодежью, получившей образование под коммунистическим принуждением, и отправленной на завод для обучения без отрыва от производства, с целью поставить их потом на ключевые посты на данном предприятии. К концу этого времени — потому что сейчас отношение там стало мягче, у них есть какая-то возможность выбора в том, что им теперь делать — все они уезжают. Вот как они используют возможность сделать свой выбор.

Material which we’ve got right now in Scientology, oddly enough, was of great interest to the old man Stalin himself because he smelled that it might exist in the studies which I was doing and was – I was in contact with Amtorg in 1938. And the whole line of – is, „How do you evaluate the relative ability of a person to work? How can you find out which person will produce more than which person?“ And I was engaged in a study of that at that time and had some rather revelatory information regarding it. I was extremely pleased with this information and it got noised about the Explorers Club. The next thing you know, I was backing up at a mile a minute trying to keep my foot off that boat of going to Russia and talk to Stalin about it.

Если знать, что такое образование, — а вы знаете теперь нашу технологию образования — то можно ясно увидеть, что происходит. Начиная с детского сада, если не раньше, их подводит любовь коммунистов к переиначиванию слов. Любимый трюк коммуниста — не менять чей-либо лексикон, а оставить те же слова, но с измененным смыслом. Они изменяют значения слов, так что все звучит знакомо. А дальше происходит то, что человек обнаруживает, что слово означает что-то совершенно иное. Я дам вам блестящий пример этого: “1984”* Оруэлла — волшебные изменения семантики, изменения значения слов, которые идут сквозь весь “1984”. “Свобода — это рабство”.

He had problems. He had worries in 1938 – plenty of worries. He was looking for help from anyplace. But where was his missing technology? The missing technology was „How do you get people to understand something and how do you get people to do things?“ Those were his areas of no comprehension. How do you get people to understand things, how do you get people to do things?

Даже Рузвельт* занимался этим. У нас долгое время была “свобода”. Все знали, что значит “свобода”. Рузвельт сделал это “свободой от чего-то”. Теперь стало необходимо быть свободным от чего-то. Вот за какую свободу нам стало нужно бороться — мы боролись за свободу от чего-то. Да, это интересная точка зрения. Свобода от чего-то. За такую свободу надо бороться, значит, вы при этом несвободны. “Свобода” есть “свобода”. Это не есть необходимость бороться против чего-то, отталкивать что-то от себя, беспокоиться о том, что что-то опять может вас захватить, работать день и ночь, чтобы этого с вами не случилось. Это не свобода.

Well, he thought he had solved „How do you get people to do things.“ „You set up enough machine guns in front of enough walls and give them enough examples, they will work.“ Only you can’t keep it – keep at it forever that way. That’ll play out sooner or later.

Вот изменение семантики. У русских, конечно, совершенно азиатское население, огромная масса народу, 200 миллионов — одно из величайших населений на Земле в одной стране, все оно разделено на различные лингвистические группы, разные обычаи и так далее. И они взяли все это, и им пришлось многое изменить для того, чтобы навести какой-то порядок, заставить их работать вместе, им пришлось переоценить все их слова. И затем, в 1964 году, как обнаруживается, их революция проиграна. Как так вышло? Ну, они готовят несколько тысяч молодых людей к участию в Пьюджас Ривер Проекте*, которые должны стать руководителями и важными шишками в этом проекте, и уметь разъезжать на “Фордах Модель-Т”. И в конце этого обучения без отрыва от производства все они покидают Пьюджас Ривер Проект. Это означает, что у них заканчиваются людские ресурсы для ведения дел.

Now, when you start working that along an educational line, you run out of educated people fast. They just get stupider and stupider and stupider and stupider. So that I think that the way the leisure class and the upper class was wiped out in England and suborned was not through any political revolution. I just think they educated them to death. I think actually they got too stupid to hold their position. Something to think about, huh? I mean, as a class they were just educated to death. Everybody had to go to college.

Материал, который мы сейчас имеем в Саентологии, как ни странно, представлял огромный интерес для самого старика Сталина — он учуял, что в моих исследованиях есть что-то такое… И у меня был контакт с Амторгом* в 1938 году. Суть вопроса была: “Как оценить относительную способность человека к работе? Как узнать, какой человек произведет больше, а какой меньше?”. Я в то время занимался исследованиями подобного рода, и получил довольно существенную информацию по этому поводу. Я был чрезвычайно доволен обладать ею, и об этом пошли слухи в Клубе Исследователей. И весьма скоро мне пришлось бежать со скоростью миля в минуту, чтобы не попасть на судно, отправлявшееся в Россию, и избежать разговора об этом со Сталиным.

Of course, what did this leave? This left a bunch of commoners around who didn’t have to go to college, so it didn’t matter about birth or anything else. It left these boys who were on the outside smarter than the guys who were on the inside so the guys who were on the inside lost. I mean, it doesn’t take much to understand that. That must have been what happened.

У него были проблемы. У него были неприятности в 1938 году, много неприятностей. Он искал помощи откуда угодно. Какой технологии у него не было? У него не было технологии “Как заставить людей понимать что-то, и как заставить людей делать что-то?”. Вот чего он не мог добиться. Как заставить людей понимать что-то, и как заставить людей делать что-то?

So we can make a further point; we can make a further point here. We could say, then, that the continuation of a culture is entirely dependent upon possessing a technology of study. Russia is going to lose hers!

Ну, ему казалось, что он решил вопрос “Как заставить людей делать что-то?”.

We have an example of the upper class of England having gone through Oxford into oblivion. We have examples of – all around us – of changing face of Earth and so forth and that hinges basically on people; the future of the human race hinges oddly enough on people. And if you don’t make people who are good people, you’re going to have trouble.

“Ставишь достаточное количество пулеметов перед достаточным количеством стенок, и демонстрируешь им достаточное количество примеров, и тогда они будут работать”. Только невозможно продолжать это бесконечно. Рано или поздно просто будет некого стрелять.

And in the field of study if you don’t have any technology of study, then the poor little bloke who goes into Kindergarten and who starts running into incomprehensibles and who then is threatened with being flunked or shot or whatever they do to children in kindergarten if they don’t get their blocks piled up in the right pile, moves on into the first grade and here he is shown a word which is cat and he says it’s tac and everybody looks sad; the teacher paces up and down, writes notes to the parents, the father goes into a decline, holds his head in his hands for a half an hour, you see?

Если практиковать это в качестве основного способа образования, вы очень скоро остаетесь без образованных людей. Они просто становятся глупее, глупее, глупее и глупее. Именно это, я думаю, привело к исчезновению в Англии свободного класса и высшего класса, свергнутого безо всякой политической революции. Я просто думаю, их заучили до смерти. Я думаю, что на самом деле они слишком отупели, чтобы продолжать удерживать свое положение. Есть о чем подумать, хм? Как класс, они были “за-образованы” до смерти. Каждого непременно отправляли в колледж.

This is the standard accepted procedure, you see? „What is going to come of you?“ you know? That is the question which is left burning in the middle of the air, you see? „You will never succeed in life,“ and all that sort of thing. Why do they have to put this much duress on? Well, it’s because they don’t know how to teach the kid to read cat instead of tac.

И что получилось? Осталась куча простолюдинов, которым не надо было идти в колледж, потому что они не беспокоились о знатности своего рода. Получилось, что те ребята стали сообразительнее, чем эти, и последние проиграли. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять это. Произошло именно это.

So you get this terrific cultural pressure. You get a bunch of cultural technology on „How do you keep a kid in line?“ Then you hire a whole police force all over the nation to try to sit on him when he becomes a teenager. And then you have a real ball, now. You get the Mods and Rockers and so forth and your this and that. Well of course, these people by now have been taught thoroughly that they’re no part of anything and that’s the way they act. They act as though they’re no part of anything, they don’t own anything and that’s it.

Мы можем сказать больше. Мы можем сказать, таким образом, что жизнеспособность культуры полностью зависит от обладания технологией образования. Россия свою культуру скоро потеряет!

It’s quite interesting to watch some young boy and so forth who’s been catapulted out into the responsibility of the care of a family or something like that at ten or eleven, twelve years of age. It’s very interesting to find. Today you can – in spite of child labor laws – occasionally find such a specimen. And he bears no more resemblance to the modern teenager, and he won’t because he’s already had to wrap his hands around this thing called life, you see, and carry on somehow and he hasn’t had time – all the time necessary to sit in school and be made stupid and he’s liable to become quite a success in life or something weird like this is liable to happen to him, unlooked for.

Перед нашими глазами — пример высшего класса Англии, прошедшего через Оксфорд в небытие. Вокруг нас примеры того, как менялось лицо Земли, и это зависит, в основном, от людей; будущее человечества, как ни странно, зависит от людей. И если вы не умеете создавать хороших людей, вы получите неприятности.

They’re trying to bring in law and order while operating in the schools to create illegal activities and disorder. They’re operating in schools to create it. And the last person in the world that would stand up and take any responsibility for it is Miss Prince – Nez, there at the – Public Local Number 18: „Well, we just try our best,“ you can see her now, you know? „We just try our best.“ Christ! Why don’t they hang a sign across the door and say, „Juvenile Delinquent Factory – „

И в области обучения, если у вас нет технологии обучения, то бедный парнишка приходит в детский сад и начинает попадать в непонятности, и его запугивают незачетами или расстрелом, или что там они делают с детьми в детском саду, когда они не могут сложить свои кубики в правильную кучку — потом он приходит в первый класс, и ему показывают слово “кот”, а он произносит его “ток”, и все становятся очень грустными, учитель озабоченно ходит взад-вперед, пишет записки родителям, и отец приходит в отчаяние и сидит полчаса, обхватив голову руками.

Well, all right. So once more we have this experience in Dianetics and Scientology in this line of work. Once more we have this experience of colliding with a zone or area of the society in which there’s a pretended technology where actually there is none. It’s not only that – it’s absence, it’s – there’s a pretended technology sitting in its place.

Вот стандартная общепринятая процедура. “Что из тебя выйдет?”. Вот вопрос, который остается висеть в воздухе. “Ты никогда ничего в жизни не добьешься”. Почему им приходится применять так много принуждения? Да просто потому, что они не знают, как научить ребенка читать “кот” вместо “ток”.

Now, I don’t think, however, you’re going to have too much collision with it. I don’t think there’s going to be too much upset, but I could foresee there’s going to be some upset about it. Anything we write on this subject is sooner or later going to be challenged in some quarter or another. But this isn’t a codified field that is returning a great deal of money. Teaching is not really a vested interest because it doesn’t make enough money and that’s about the only reason why.

Так получается это страшное давление в нашей культуре. Возникает “культурная” технология того, “как заставить ребенка себя правильно вести?”. Затем нанимаются целые полицейские подразделения, по всей стране, чтобы попытаться приструнить их, когда они становятся подростками. И теперь все окончательно выходит из-под контроля. Вы получаете “стиляг” и “рокеров” , и так далее, и то, и се. Ну, конечно, к этому моменту они крепко усвоили, что не являются частью чего бы то ни было, и ведут себя соответственно. Они ведут себя так, словно не являются частью чего бы то ни было, они ничем не владеют, и все тут.

Medicine, however, is a vested interest and drugs are a vested interest because somebody is making money out of it. The multibillion – dollar drug empire and healing empire and so forth will be defended to the last stethoscope, see? Those guys will be standing around there – you’ll still – I mean, twenty, thirty years from now there’ll still be some bloke down here trying to cause trouble, you know? He says, „Rowr – rowr – rowr.“

Очень интересно наблюдать за маленьким мальчиком, который вынужден был взять на себя ответственность за семью в возрасте 10, 11 или 12 лет. Очень интересно посмотреть на это. Можно найти такой случай, несмотря на все эти законы о детском труде — можно иногда случайно отыскать такой образец. Он нисколько не похож на современного подростка, да и не может быть на него похож, потому что он встал лицом к лицу с тем, что называется “жизнь”, и ему приходится как-то поддерживать свое существование, и у него не было достаточно времени на то, чтобы сидеть в школе и делаться глупым; и он в большинстве случаев добивается успеха в жизни, и с ним происходит нечто поразительное, совершенно неожиданное при таких обстоятельствах.

And you say, „Well, you don’t understand some word in healing.“

Они стараются утвердить закон и порядок, сами же создавая в школах хаос и криминал. Они создают это сами в школах. Но встать и взять хоть какую-то ответственность за это — последним человеком в мире, который сможет это сделать, окажется госпожа Принс-Не из местной Общеобразовательной Школы номер 18. “Мы делаем все возможное”, — представляете? “Мы делаем все возможное”. Господи! Почему бы им просто не повесить над дверью надпись крупными буквами: “Фабрика Малолетних Преступников”!

„Yeah, I understand all the words in healing.“

Хорошо, отлично. Мы снова сталкиваемся с этим опытом в Дианетике и Саентологии в этом направлении исследований; мы имеем опыт столкновения с зоной или областью общества, в которой существует ложная технология, которой на самом деле там нет. Она не просто отсутствует; на ее месте имеется ложная технология.

„Well, you don’t understand some word in Dianetics and Scien… „Oh, yeah, I understand all the words in Dianetics…

Я не думаю, однако, что нам придется слишком сильно бороться. Я не думаю, что здесь будет большое противостояние, но предвижу, что будет немалое расстройство по этому поводу. Все, что мы пишем по этому предмету, рано или поздно будет в той или иной степени оспорено. Но это не систематизированная область, которая приносила бы огромное количество денег. Преподавание, в действительности, не есть корыстная деятельность, потому что оно не приносит достаточно денег, и это единственная причина.

„What the hell’s the matter with you?“ „I’m broke!“

Однако медицина — это корыстная деятельность, и лекарства — корыстная деятельность, потому что кто-то на этом делает деньги. Мульти-миллиардо-долларовая империи фармацевтики и здравоохранения будет обороняться до последнего стетоскопа. Эти малые будут стоять — пройдет 20, 30 лет, и все еще будут ребята, которые будут стараться причинить неприятности. Они скажут: “Рррр, рррр, рррр”!

Well now, the teacher doesn’t make any money and the school contractor doesn’t care what’s built in those buildings that he’s contracted to build and the state doesn’t really like to shell out this much money, because kids don’t vote. It’s not an area where you can buy many votes. You can buy them – buy the votes of their parents somewhat but people really never connect the school to the administration. They’re always somewhat disconnected. So you have no active vested interest there to go up against and I believe the whole area can just be gobbled up because nobody has ever seen it as a profitable area.

И вы скажете: “Ну, вы не понимаете какого-то слова в здравоохранении”.

We’re not looking at it as a profitable area, but they won’t defend it because they don’t see it in a profitable area. If medicine were a lot less profitable today, we would have no trouble taking over the field of healing. It’s just the self – interest in the thing which keeps the opposition raving. I don’t say that bitterly. I mean that’s just a completely considered statement.

“Не-ет, я понимаю все слова в здравоохранении”.

There isn’t such an area in the field of education, so therefore I think a proper textbook which just goes down the line rat – a – tat – tat and doesn’t find any fault with anybody and doesn’t shoot anybody down in flames, you know, but just goes right down the line and takes up the whole subject from the word scat and carries it on through – why, it’s pretty hard to get over the chapter of how you can reduce IQ in a person because somebody would take that as accusative, but I imagine that that can be – not glossed over, because it’s a piece of the technology that’ll have to be presented. But it’d be presented gently enough so that it won’t have people fighting that point.

“Ну, вы не понимаете какого-то слова в Дианетике и Саен—”…

And the next thing you know, why, you’ll be in another business. But it’s not in another business that you’ve ever been absent from. Your part of the business is making people brighter, you see? Processing people, clearing people, that sort of thing. Well, that fits hand in glove with this particular type of activity. Then you have Scientologists to teach so you need the technology and that was the only reason the technology was developed in the first place – just to make it easier to teach more Scientologists – that was why it was developed. But it’s going to go further than that, you watch it.

“О, не-ет, я понимаю все слова в Дианетике”.

Now, if we don’t take some responsibility for how far it’ll go, we’re liable to be in more trouble than if we just released it and forgot about it. Therefore, I’m not releasing any small book on the subject. I have to release a definite text. And I think you will find out that gradually, as this starts to roll, that it will be necessary for you in your area to make it possible for teachers, on a Saturday and a Sunday or something of that sort, to drop around and have some lectures on this subject. And I think that you’ll find that it sort of will tend to stand separate and distinct from anything else which you’re doing, and you will say, rather faintly, „Well, you know, we can raise people’s IQ.“

“Так в чем тогда, черт возьми, дело?”

„Oh, yes, yes. Now what did you say about…?“ and some educational question will come up, you see?

“Я разорен!”.

And you say, „Well, you see, you can process somebody in order to…“

Учитель не зарабатывает денег, и подрядчику строительства до лампочки, для чего строят эти здания, и государство на самом деле совсем не склонно швыряться деньгами в этой области, потому что дети не обладают правом голоса. Тут много голосов не заработаешь. Можно каким-то образом купить этим голоса родителей; но на самом деле люди никогда не связывают школу с государством. Они всегда как-то разъединены. Поэтому это не становится корыстной деятельностью, с которой надо бороться, и я полагаю, что всю эту область можно легко поглотить, потому что никто никогда не считал ее доходной областью.

They’ll say, „Well yes, but now in teaching a child, do you….

Мы занимаемся этим не ради денег, но они не станут ее защищать, потому что не считают ее доходной областью. Если бы медицина была сегодня значительно менее доходной, у нас не было бы трудностей с завоеванием сферы здравоохранения. Только корысть поддерживает яростное сопротивление наших противников. Я не говорю это со зла — это просто называние вещей своими именами.

And you’ll say, „What the hell, which way is this cat jumping.“ Well, I think you’ll eventually see which way the cat jumps, and the way the cat jumps is the fact that they want to know all about education. And you better let them walk all the way through education before you start showing them that they actually have entered the field of philosophy.

Сфера образования — не такая область, и, следовательно, я думаю, подходящий учебник, который изложил бы все это последовательно — тра-та-та, и никого бы ни в чем не обвинял, не расстреливал в языках пламени, и рассматривал бы весь предмет от буквы “А” и до конца — конечно, довольно трудно будет выдать главу о том, как понизить КИ человека, потому что кто-то примет это за обвинение; но мне представляется, что это не стоит замалчивать, потому что это часть технологии, которая должна быть представлена. Но ее следует представить достаточно мягко, так, чтобы люди не начали воевать с этим моментом.

And I don’t think they’ll route any other way because in education what you’re actually studying is the difference between a Level 0 and a Level 1. And what sits there is this band called „education.“ And that’s what’s been established here is – that’s of importance to us intimately and immediately. All these other ramifications, all these other complexities of education are not terribly important to us.

И вдруг вы окажетесь заняты совсем другим делом. Но это вовсе не что-то совершено новое, чем вы никогда не занимались. Часть вашего дела — делать людей сообразительнее, правильно? Одитируя их, клируя их, вещи такого рода. Это идет рука об руку с данным видом деятельности. Саентологи преподают, и им нужна технология преподавания, и это единственная причина того, ради чего эта технология была изначально разработана: просто для того, чтобы облегчить обучение большого количества cаентологов, вот ради чего она была разработана. Но, вы увидите, она пойдет дальше.

So the society of Russia will not be able to perpetuate itself. I’m afraid that would cause me to yawn almost wide enough to dislocate me jaw. So it won’t be able to perpetuate itself in history. Too bad! Oh, that’s terrible! The various other political regimes and so forth won’t be with it. I’m afraid I just – that the state of mind I’m in with regard to these blokes, I’m afraid that I wouldn’t even pick up a shadow for them if they dropped it. They’re just not important.

Если мы не возьмем на себя ответственности за то, как далеко она пойдет, то попадем в большую беду, чем если бы мы просто выпустили ее и забыли о ней. Поэтому я не хочу выпускать маленьких книжек по этому предмету. Я хочу выпустить ясный учебник. И я думаю, вы увидите, как постепенно, когда дело пойдет, вам придется найти возможность по субботам и воскресеньям читать учителям лекции по этому предмету. И я думаю, вы обнаружите, что это будет как бы отделяться от всех ваших остальных занятий, и вы скажете неуверенно: “Ну, знаете, мы можем поднимать КИ”.

But people are important and their systems are not important. Now, when their systems are built on lies, those systems must therefore be destructive. And the whole educational system as I see it of total duress, of total squash on the individual, in view of the fact that it’s a system that’s full of lies, I think it’s about the most destructive thing you could have around at all. I think it would be very rough to have to live with this kind of a thing. It’s definitely incorrect – wrong.

“О, да, да. А что вы говорили о...?”, — и возникнет какой-то образовательный вопрос.

But you’re going to find yourself in this business and the only real point I’m trying to make to you here is: don’t then consider – because you can’t talk to them about processing when they’re busy studying study – don’t then consider that you have moved them over into some other field. Recognize that you’re moving them up through the top of Zero into the bottom of One. Recognize that this is a necessary step. These people are not bright enough at this particular time to even sit down and wonder how come they’ve got this technology. You know, they’ve put it on some other basis entirely.

И вы скажете: “Ну, можно проодитировать человека так, что —”.

So you come in and talk to a group of them and you say, „Well, study is so – and – so and so – and – so and so – and – so – and the IQ of your child could be increased by study, not decreased. And you could have a brighter child,“ or something like this or, „Your school could run with less upset,“ or to a group of police, „Juvenile delinquency is caused by miseducation. Proper education would reduce juvenile delinquency.“

А они скажут: “Ну, да, но вот в преподавании, как вы...?”.

This will all sound to them like good roads and good weather. And they’ll be very happy to cooperate upon this particular line and so forth. And you don’t have to say anything else. And they won’t really ever wonder, „Now, how the devil does this person know all this? Yeah, where is this information from? What’s this all about?“ Unless, of course, they’re totally ARC broke and then that’s out the other end. But it never really occurs to them to ask intelligently, „Ah, what part of the information and so forth? It says throughout this textbook that this is part of a body of information called Scientology. But then it just says ‘Scientology’ and everybody knows what Scientology is. It’s a study of science, of course, naturally. Truth, and that sort of thing. And it’s so on and so on and so on and… „ See, they wouldn’t even think about it.

И вы скажете: “Что за черт, как же им объяснить-то?”. Ну, я думаю, вы, в конце концов, увидите, что надо объяснять, потому что они хотят знать все об образовании. И вам лучше провести их по всему пути познания образования, прежде чем показать им, что они в действительности попали в область философии.

And why wouldn’t they think about it? I want you to get so you can see this one little point. They can’t think about anything! See? You’re wondering why a fellow with blinders on can’t see. See? What you haven’t recognized about this individual is the most fundamental thing about this individual, and that is he can’t see at all.

Я не думаю, что они пройдут каким-то другим путем, потому что на самом деле вы в образовании изучаете различие между Уровнем 0 и Уровнем 1. Именно там находится диапазон “образования”. И то, что там устанавливается, — имеет тут непосредственную и великую важность. Все другие ответвления, все другие сложности образования для нас не столь важны.

So you ask yourself, „Why can’t Joe and Pete see this and this and this?“ You see, you’re asking yourself too complex a question. See, you’re asking yourself, „Why can’t Joe and Bill see that so – and – so, so – and – so, so – and – so? And why do they always argue, and so forth and so forth?“ Well, you yourself are just being too complex with your question. Your question is based on the fact that you haven’t recognized that they can’t see! Do you follow this?

Общество в России не будет способно продлить свое существование. Я боюсь, что от этого я буду зевать столь широко, что вывихну себе челюсть. Оно не сможет продлить свое существование в истории. Плохо! Ужасно! Разнообразные другие политические режимы не увидят их. В том состоянии ума, которое я имею в отношении этих ребят, боюсь, что даже если бы они потеряли тени, я бы не стал волноваться об этом и помогать им. Они слишком неважны.

You’re trying to stretch it out into, „Why can’t they see something’.?“ see? Well, your basic thing is, is just, „Why can’t they see at all?“ Well, they can’t see at all because they’ve never been – they’ve been trained into stupidity. And you’re talking to blind men, that’s all. Well, how do you talk to a blind man? Well, you talk to him damn carefully! You get smart about it.

Важны люди, а не их политические системы. Когда эти системы построены на лжи, они становятся разрушительными. И вся образовательная система, как мне это видится, построена на тотальном принуждении, тотальном подавлении индивидуальности, и ввиду того факта, что она построена на лжи, мне она кажется наиболее разрушительной системой изо всех существовавших. Я думаю, жить при такой системе крайне трудно. Она определенно неверна, неправильна.

You know this guy’s blind, so you – naturally he’s sitting there, he can’t see at all, and you’re trying to talk to him about the rose garden, which you can see right outside the window. Well, you say – you wouldn’t say to him, „Well, you silly ass! Why don’t you look outside the window and look at the rose garden?“ Well, you wouldn’t say that to a fellow who couldn’t see at all. See, you wouldn’t.

Но вы можете столкнуться с необходимостью заняться этим делом, и единственная стоящая мысль, которую я пытаюсь вам здесь передать, это вот что: только потому, что вы не можете говорить с ними о процессинге, когда они заняты изучением учебы — не думайте тогда, что вы переместили их в какую-то другую область. Распознайте, что вы поднимаете их через Нулевой в начало Первого. Распознайте, что это необходимый шаг. В настоящее время они недостаточно просветлены для того, чтобы сесть и подумать, откуда вообще взялась эта технология. Они рассматривают это совершенно на другой основе.

You’d say, „Well, over there to your… „ You’d have to think it over, you see? You’d have to say, „Well, over there to your right there are a certain number of windows. You possibly can feel a cold draft coming in on you occasionally. Well, that’s windows over there and there’s light which makes things visible and show up so that you can see things back of things. Like, you hold your two hands together, you see, like this. Well, the light would fall on the first hand, but wouldn’t fall on the second hand, so you’d see the second hand, you see – you’d see the first hand but you wouldn’t see the second hand because there’s no light on the second hand. Now, you can hold those up and you can feel it that way,“ and you gradually infiltrate it into his experience, don’t you see? And you’d have to sit there and figure for a while on „How am I going to give this guy some dope so that he can get some idea of there’s a flower garden outside the window,“ see? And you gradually build it up, and you’d say, „Well, outside the window there’s a lot of space. You know, the last time you went out of the room, why, you walked for quite a ways before you got into another door. Well, that was all space and that’s the outdoors. And you’ve noticed sometimes that you’ve gotten rained on and so forth while you were in under some spaces, but not into other spaces, see?“ You know? And you take it up like this, „Now, there’s a big wide space outside the windows.“

Вот вы приходите и говорите такой группе: “Учеба — это то-то и то-то и то-то, и КИ ребенка в результате учебы может возрастать, а не падать. И можно сделать его более сообразительным”, — или что-то вроде этого, или: “Ваша школа может работать без такого большого количества неприятностей”, или, группе полицейских: “Подростковая преступность порождается неправильным образованием. Настоящее образование снизит подростковую преступность”.

And then you’d probably recognize, „Good God! The next thing I’m going to have to explain to a blind man is the aesthetics of color. Ooh! Well, let’s see. How can I do this,“ see? „Well, all right. Be brave. Let’s do this. Let’s attempt it.“ You get the idea?

Все это будет звучать для них, как “хорошие дороги и хорошая погода”. И они будут рады сотрудничать в этом направлении. И больше вам не придется ничего говорить. И они на самом деле даже не удивятся: “Откуда, черт возьми, этот парень все это узнал? Да, откуда вся эта информация? Что это?”. Если, конечно, они не получат разрыва АРО, и не впадут в другую крайность. Но на самом деле им никогда не приходит в голову спросить: “А частью чего является данная информации? В этом учебнике постоянно повторяется, что это часть большей информации, называемой Саентология. Но далее говорится, что это просто “Саентология”, что все знают, что такое Саентология. Это изучение знания, естественно. Истины, такие вот вещи, и так далее, и так далее, и так далее, и тому подобное, и…”. Они даже не задумаются над этим.

And you eventually find yourself – and the guy would be sitting there saying, „Yeah, you know? Yeah, yeah, yeah, well I now know what a flower garden is,“ see, something like that. You really would have communicated something because you recognized in the first place you were talking to a blind man. But when you fail to communicate, you do so for one big, awful reason. You don’t recognize that you’re talking to a blind man.

И почему они не задумаются над этим? Я хочу, чтобы вы обратили внимание на одну маленькую деталь. Они не умеют ни о чем думать! Понимаете? Вы удивлены, отчего малый в повязке на глазах ничего не видит. Понимаете? Вы не узнали об этом индивидууме самое фундаментальное — что он в принципе слепой.

And when YOU start talking to people about Scientology, you are actually talking to them above the strata where YOU should be talking to them to. Somebody says, „Well, on this new PE Course, how do we get in ARC?“ Well, you don’t! ARC is too high. That’s very advanced data; you’ve got to undercut this.

И вы спрашиваете себя: “Почему Джо и Питер не видят этого, и этого, и этого?”. Вы задаете слишком сложный вопрос. Вы спрашиваете себя: “Почему Джо и Питер не видят то-то, то-то и то-то? И почему они все время спорят, и так далее и так далее?”. Ну, вы просто переусложняете данный вопрос. Ваш вопрос возник оттого, что вы не распознали, что они слепы. Улавливаете?

You’ve got to give them the idea of a datum and you’ve got to give them the idea of the comprehension of a datum and you’ve got to give them the idea that there are data in existence. You’ve got to give them the idea that they can learn something. Sounds incredible but this is your leg up, this is your edge in.

Вы пытаетесь превратить это в: “Почему они чего-то не видят?”. А основная проблема: “Почему они вообще ничего не видят?”. Да, они вообще ничего не видят, потому что их заучили до глупости. И вы говорите со слепыми, вот и все. Как надо говорить со слепым человеком? Чертовски осторожно! Семь раз подумав, прежде чем открывать рот.

Then you can give them the idea that there is knowledge, because 99 percent of the people you’re talking to have had the experience of „The technology taught did not operate.“ Most of them do not expect anything to happen even if they know the technology. So they’re not able to give that extra little push that makes it work. When you run into these failures it’s because of this, see? It’s that little extra thing. They don’t expect – what I’m trying to tell you is they don’t expect anything to work because nothing ever has. So they really – don’t really know what knowledge is.

Вы знаете, что этот малый слеп, так что вы — естественно, он сидит и ничего вообще не видит, и вы пытаетесь поговорить с ним о кустах роз, которые видны из окна. Вы же не скажете ему: “Эй, глупый осел! Почему бы тебе не выглянуть в окошко и не посмотреть на розовые кусты?”. Да, вы так не скажете совершенно слепому парню. Не скажете.

Knowledge is some sort of a fakery that people think is, see? If you gave them the task of describing what is knowledge, you’re liable to run into something like that. Well, these people don’t know there’s anything to know.

Вы скажете: “Ну, вот там…”. Вам придется подумать над этим. Вам придется сказать: “Хорошо, вот там справа от тебя есть несколько окон. Возможно, ты иногда чувствуешь холодный сквознячок с той стороны. Хорошо, это окна, и есть свет, который делает вещи видимыми, и показывает их так, что можно увидеть одну вещь за другой. Поставь руки вот так, смотри, вот так. Вот, когда свет падает на левую руку, но не падает на правую, ты видишь левую руку, но не видишь правой, потому что правая рука не освещена. Теперь, ты можешь держать их так и таким образом чувствовать”, — и вы постепенно сделаете это частью его опыта. Вам нужно будет сесть и подумать над тем, какие данные можно дать этому малому, чтобы он мог получить какое-то представление о клумбе за окном. И вы постепенно выстроите это, и скажете: “Хорошо, вот там за окном — большое пространство. Помнишь, когда ты в последний раз выходил из комнаты, ты шел довольно долго, прежде чем вошел в другую дверь? Это было пространство, это улица. Ты замечал, что иногда попадал под дождь, пока находился в одних местах, а в других — нет?”. И вы работаете таким образом: “За окнами имеется большое широкое пространство”.

Look at the arrogance of the medical profession. They don’t think there’s anything to know about the subject of the mind or the spirit or healing. They brush all this off, they – wow! You know? The arrogance of these fellows! They’re not producing any results, yet they think they’ve got it all wrapped up. Well, where do you suppose that comes from but Latin? Imagine, starting somebody to handle the human mind by getting them to go over into the next county for some word of a dead language that has no resemblance whatsoever to anything he has any experience with and say, „That’s where you begin on the human body,“ and then you wonder why in the final analysis this guy is so eager to carve up human bodies and choke people off. Well, he wouldn’t ever do anything else, don’t you see? You’ve said, „This is the tibia,“ and you’ve looked for where the tibia is. It’s this word in the book: tibia.

И тогда вы, вероятно, поймете: “Господи Боже! Далее мне нужно объяснять слепому эстетику цвета. О-о-о! Так, посмотрим, как это можно сделать? Хорошо, отлично. Смелее. Давай сделаем это. Давай попробуем”. Улавливаете?

Actually, education is getting worse and worse. In desperation recently, Great Britain has taken a fantastic turn in the field of education, about which you’re not reading any articles and with which you’re – probably aren’t getting much data. You’ve probably heard something of this, but I’ve just been getting it hot and heavy over the lines because I was working out to find out where Quentin could go to school and what he had to do to figure out some various things, so of course, typically me, I just got in touch with everybody on this subject and got the gen down.

И вы, в конце концов, вы обнаружите, что малый сидит и говорить: “Знаешь что? Да, да, да. Теперь я знаю, что такое клумба!”. Вы действительно смогли бы передать ему что-то, потому что вы с самого начала поняли, что имеете дело со слепым. Но когда вам не удается ему ничего передать, это происходит по одной ужасно большой причине. Вы не распознали, что имеете дело со слепым.

A lot of interesting data is pouring in on the lines. The British college does not expect, within four years, to teach any degree course which goes consecutively to school. They want nothing to do with it. They consider this is a total failure and they want nothing more to do with it. And they tell you consistently, „You want to know what the expectancy of enrollment is in 1968. I wish we knew, but one thing…“ one or several have said, „…that we can tell you for sure is the courses which are now available to enroll in will no longer be enrolled in.“

И когда вы начинаете говорить людям о Саентологии, вы в действительности говорите с ними выше того уровня, на котором следовало бы говорить. Кто-то спрашивает: “На этом новом курсе Личной Эффективности, как мы обретаем АРО?”. Не надо! АРО слишком высоко. Это очень продвинутая информация; вам надо понизить уровень. Вам надо передать им идею о понимании чего-то, о существовании данных. Вы должны передать им идею о том, что они могут что-то выучить. Звучит невероятно, но именно здесь вход и начало пути.

„Sandwich training“ is what they’re using today in all technical fields. They say, „The arts – who cares? Any of these old, dead – language subjects, and so forth, and dead degrees and so forth, who cares about those? But we have found out that our engineers can’t build bridges and we’re jolly well doing something about it. And we’re upset in the field of education, and we’re just tearing it to pieces.“

Потом вам надо передать им идею о существовании знания, потому что 99 процентов из них знают по опыту, что “изученные технологии не работают”. Большинство из них не ждет никаких результатов, даже если технология известна. И они не способны создать тот небольшой дополнительный толчок, который заставит ее работать. Вы столкнетесь с этим — и вот причина. Нет этого небольшого дополнительного толчка. Они не ждут, — я говорю вам, они не ждут никаких результатов, потому что их никогда не было. Так что они на самом деле не знают, что есть знание.

So all the big companies and the governments and the local councils and everybody else who can put his shoulder to the wheel is knocking out anything that has resembled engineering education in the past here in Great Britain. They are just knocking it in the head left and right. They found the school room was no place to make any engineer, and the future of this culture depends completely upon the quality of their engineers. They have recognized that entirely. So they’re just reforming the whole thing. And by 1968 it won’t even look the same.

Знание — это какая-то чушь, которую кто-то считает знанием. Если вы дадите им задание описать, что есть знание, вы получите определение вроде этого. Эти люди не знают о том, что знание существует.

They’ll go six months to school and they’ll work for six months. That’s what’s going to happen to the student, and he’s going to go six months to school and he’s going to work for six months. And he jolly well, damned better be working in the subject he’s studying or he can’t enroll in it.

Посмотрите на высокомерие медицинской профессии. Они не считают, что существует знание об уме, духе или лечении. Они отметают все это, они — ого! Знаете? Они высокомерны! Они не имеют никаких результатов, но это не мешает им верить в то, что у них нет проблем. Откуда это пришло, как не от латыни? Представьте — работа с человеческим умом начинается с того, что парня отправляют в другую страну за несколькими словами из мертвого языка, не похожего ни на что из того, с чем он когда-либо имел дело, и ему говорят: “Вот здесь мы начнем изучать человеческое тело”; а затем удивляются, почему, в конце концов, этот малый так увлеченно кромсает человеческие тела и душит людей. А что еще ему делать? Ему сказали: “Это большая берцовая кость”, и он ищет, где эта кость. А это лишь слово в книжке: большая берцовая кость.

A whole new face has been given to the field of education. Well, that is a corrective measure which is a recognition of the fact that educational methods have failed. But it’s a corrective measure in the right direction and we may even have had something to do with it because, remember, we’ve been teaching an – we used to teach an awful lot of teachers up in London, and it was our idea of the familiarity of things and so forth. We may have more to do with the evolution of the culture than we believe. Perhaps we could overestimate it, but I think we commonly underestimate it. I see a lot of things happening. I noticed the other day something or other happening. It was straight out of our textbooks.

На самом деле образование все больше и больше деградирует. Недавно в отчаянии Великобритания совершила фантастический поворот в сфере образования, о котором вы не прочтете никаких статей, и о котором вы вряд ли найдете много информации. Возможно, вы об этом что-то слышали, но я получаю все это горячим прямо с линий, потому что я сейчас разыскиваю школу, в которую можно отправить Квентина, чтобы он чему-то научился. Поэтому конечно, как обычно, я просто вступил в контакт со всеми, связанными с этим предметом, и получил разведданные.

Oh, yes. There’s somebody drew up the profiles of Home and Heath and whatever its name is – Mr. George something – anyway, drew him up and printed our personality analysis in The Guardian, and plotted these boys on our personality analysis, somewhat alter – ised. But they never took one of these things down and gave it to somebody – typically the psychologist at work – never gave it to poor Home or Heath or Wilson or any of the boys, see, but went around and asked some students what they thought of these fellows and put that down as the results, and then advertised this as the actual graph of these people. I think it’s very interesting. It’s only something that they would do in the field of psychology. You understand what I mean? They just asked some people their opinions of whether these fellows were, you know, this or that or up and down, you see? And then they put down whatever anybody said and then released to the public that this was the personality of these blokes. I thought it was fascinating. But nevertheless, that was our graph sitting there staring us in the face.

Я получил множество интересной информации. Британские колледжи не планируют в течение четырех лет вести каких-либо курсов на степень, которые последовательно продолжали бы школьные курсы. Они не хотят иметь с этим ничего общего. Они считают это полным провалом, и больше не хотят с этим связываться. И они твердо говорят: “Вы хотите узнать, каков ожидаемый набор 1968 года — о, если бы мы знали это сами. Но единственное”, — это я слышал не раз, — “единственное, что мы можем сказать уверенно — это что те курсы, которые набираются сейчас, больше набираться не будут”.

We’ve already infiltrated this field to the degree that they’re already out the backdoor and playing in the yard and don’t even realize that we’re sitting in the parlor twiddling our thumbs. That’s about the way the situation is as far as command and knowledge and technology is concerned. But we are at a very – we’re a very unreal group to these people and we’re unreal because any further knowledge is unreal to them, don’t you see? They recognize instinctively that there is knowledge somewhere, and when we talk to them they recognize that we are talking that way, but it’s all on a sort of an unconscious basis. And then they don’t really connect this up and they’re sort of hunted about the whole thing, and we make them nervous.

“Слоеное обучение” — вот что используются сейчас во всех технических областях. Они говорят: “Гуманитарные науки — кого они волнуют? Все эти мертвые языки, и мертвые степени, кого это волнует? Но мы обнаружили, что наши инженеры не умеют строить мосты, и нам стоит попотеть над этим. Мы раздражены на образование, и просто рвем и мечем по этому поводу”.

But frankly, our command value over such a person is rather fantastic. It’s almost an hypnotic command value which is sort of interesting. They recognize that you’re talking the truth but they are not quite able to add you up to it, so the words which you’re saying as you speak to them are engramic, almost, as you speak them. It’s all very interesting. Scientology could be in this state and simply put the whole society into some kind of an obedience basis without even trying. But that isn’t what we’re trying to do.

И все большие компании, правительства, местные советы, и все, кто может сделать в это вклад, тщательно уничтожают все, что напоминает инженерное образование прошлого Великобритании. Они просто уничтожают все без разбору. Они обнаружили, что школа неспособна готовить инженеров, а будущее этой цивилизации полностью зависит от квалификации инженеров. Они четко усвоили это. Поэтому они реформируют все целиком. И к 1968 году это даже внешне перестанет напоминать то, что мы видим сейчас.

The way that you would follow this through – you’d have to get somebody into a state where he could learn. This is the way you’d bring somebody into Scientology, see? You’d get him into a state where he could learn and you’d show him there was something to be studied and then you would show him that there was a body of information about study and then you would show him that there was a body of information to study. And it’s about in those – in that sequence that you would make a big win.

Они будут шесть месяцев ходить в школу, и шесть месяцев работать. Вот что случится с учениками. Они должны будут шесть месяцев ходить в школу и шесть месяцев — работать; и им, черт побери, лучше работать в той области, которую они изучают, иначе его просто не примут на курс.

And you have never really tried to approach it from this particular angle. Your normal approach to the individual is, „We can help you, we can make you smarter, we can do this for you, we can do that for you, we can make you well.“ We have tried to talk to him and so forth and we’re talking to somebody who can’t learn.

Сфера образования совершенно преобразилась. Это исправительная мера, которая является признанием того факта, что методы образования потерпели провал. Но это исправительная мера в правильном направлении, и, возможно даже, именно мы как-то на это повлияли, потому что, помните, мы обучали — мы долго обучали огромное количество учителей в Лондоне, и это была тогда наша идея — знакомство с реальными вещами . Может быть, мы влияем на развитие культуры больше, чем думаем. Возможно, мы переоцениваем свое влияние, но думаю, что обычно мы недооцениваем его. Я замечаю множество перемен. Я давеча заметил, что происходит нечто, просто позаимствованное из наших учебников.

All right, if this individual can’t learn, why, then of course he can’t learn even the words we’re saying to him. So he’s in a nonreceipt. It isn’t that we’re even talking dully or uncleverly. He’s simply not receiving. See, if he can’t learn in general, why, he couldn’t receive your – even your sentence.

Вот кто-то нарисовал графики* Хоума* и Хида* — или как там их зовут — мистера Джорджа какого-то, — в общем, нарисовал и напечатал наш анализ личности в Гардиан*, и вычертил графики этих ребят, не без искажений, конечно. Но они на самом деле не изучали это и не давали их кому-то заполнить — типичная работа психолога — никогда не давали это ни бедному Хоуму, ни Хиду, ни Вильсону или какому-то еще из этих парней, они просто пошли и опросили каких-то студентов, что они думают об этих малых, зафиксировали это как результаты, а потом объявили это подлинными графиками этих людей. Я думаю, это очень интересно. Такое могут проделать только в психологии. Понимаете, что я имею в виду? Они просто спросили у нескольких людей их мнение об этих ребятах. И затем они взяли то, что кто-то сказал, и выпустили это публике как анализ личности этих малых. Поразительно. Но, тем не менее, это было ни что иное, как те самые наши графики.

So your approach isn’t failing, it just isn’t reaching. Big difference between those two points. So all you have to do is move the person up to where it reaches. See, you take your first step first. You pull him up to where it’d reach him.

Мы уже проникли в эту область до такой степени, что, хотя они уже вошли во двор и возятся там, они все же не догадываются, что мы давно уже сидим в гостиной и рассматриваем углы. Это что касается владения знаниями и технологией. Мы для них весьма нереальная группа, и мы нереальны для них потому, что любое более высокое знание для них нереально. Инстинктивно они распознают, что это знание где-то есть, и когда мы говорим им об этом, они понимают, что мы говорим именно об этом, но все это происходит как бы на бессознательной основе. И потом они на самом деле не могут связать это воедино, и начинают чувствовать себя затравленно, и начинают нервничать.

Well, so he’d be very happy to learn that there was ways of studying. He’d be very happy to learn this. He’d be very happy to learn there was ways of broadening his information about the world, about things.

Если честно, мы обладаем просто фантастическим управлением над таким человеком. Это почти гипнотическое управление, и это по-своему интересно. Они осознают, что вы говорите правду, но не вполне способны соединить вас с этой правдой, поэтому слова, которые вы произносите, становятся почти инграммными. Это довольно любопытно. Саентология может работать подобным образом и просто приводить все общество к повиновению, притом без особых усилий. Но это не то, что мы пытаемся делать.

But right away, of course, you recognize you’re dealing with a present time problem. He has a lot of things that he is having problems with, that, if he could learn more about, he would be able to handle his problems. So you must be at that point colliding with a present time problem on the part of the person you’re talking to. Do you see that? His basic present time problems have to do with not knowing. See, if he could just learn more about women, he wouldn’t have so much trouble with his wife. I mean, let’s get it down to that simple an index, see?

Вот как можно справиться с этим: нужно привести кого-то в состояние, в котором он сможет учиться. Вот как можно привести человека в Саентологию. Вы должны привести его в состояние, в котором он сможет учиться, и затем показать ему, что есть что-то, что можно изучить, и затем показать ему, что существует знание о том, как учиться, и существует знание о том, как применить это в учебе. И действуя в такой последовательности, вы добьетесь большой победы.

But of course, it never occurs to him that there’s any way to go about learning that he isn’t going about. So if he were just to know that there is some way you could learn more about women or learn more about anything or if there was some way of approaching this field of gathering data or becoming more learned on certain subjects and so forth, why, boy, he’d be on your side right now because he would be applying them to his present time problems, not on a direct processing basis but on just a direct indoctrination basis.

Вы на самом деле ни разу не пробовали подойти к этому с такой стороны. Ваш обычный подход к индивидууму — это: “Мы можем помочь тебе, мы можем сделать тебя сообразительнее, мы можем сделать для тебя это, мы можем сделать для тебя то, мы можем помочь тебе поправиться”. Мы пытаемся говорить с ним — с тем, кто не способен к познанию.

You say, „Well, there’s something you can do about your life. There is some hope for it.“

Но если этот индивидуум не способен к познанию, тогда, конечно, он не может понять даже те слова, которые вы ему говорите, то есть он вне общения. Дело не в том, что мы скучно или неумело общаемся. Он просто не воспринимает. Если он не способен к познанию — он не сможет даже воспринять ваше высказывание.

„Why?“

Так что проваливается не ваш подход — вы просто не достигаете его [т.е. человек вне общения с вами]. Тут есть большое различие, между этими двумя случаями. Все, что вам нужно сделать — поднять человека в состояние, где он сможет воспринимать. Сделайте этот первый шаг первым. Поднимите его туда, где он сможет воспринимать вас.

„Well, you can find out more about it.“

Ну, он будет очень счастлив узнать, что есть способы чему-то научиться. Он будет очень счастлив узнать это. Он будет очень счастлив узнать, что есть способ расширить свое представление об окружающем мире.

„Is that so?“

Но вы немедленно увидите, что столкнулись с проблемой настоящего времени. Существует множество вещей, с которыми у него проблемы, и если бы он мог больше узнать о них, он научился бы справляться с этими проблемами. Так что вы сталкиваетесь с проблемами настоящего времени того человека, с которым вы говорите. Понимаете? Его основная проблема настоящего времени связана с неспособностью к познанию. Понимаете, если бы он мог больше узнать о женщинах, у него бы не было проблем с женой. Можно свести это к такому простому показателю.

See, not that you become clever or anything else, but „You can just find out more about what’s going on around you.“

Конечно, ему никогда не приходит в голову, что есть еще какой-то способ чему-то научиться, который он еще не использовал. Поэтому если он просто узнает, что способ узнать что-то еще о женщинах существует, что существует способ подхода к сбору данных в данной области, способ стать более сведущим в ней, то он немедленно ухватится за вас руками и ногами, потому что сможет применить эти знания к своим проблемам, не через прямой процессинг, а через прямой инструктаж.

„Oh, I can? Isn’t that interesting? Hey! How do you do that?“

Вы говорите: “С твоей жизнью еще можно что-то сделать. Надежда есть”.

„Well, there’s techniques, various techniques of learning more about things that are quite surprising, quite surprising, and so forth. And one of them is to observe.“

“Да?”.

„Is that so?“

“Ну, об этом можно узнать больше”.

Well, you get how fundamental this gets? You observe. You think you have to be clever to teach somebody something like this. No, just be obvious; observe.

“Правда?”.

„Now, you – you say you want to know more about your wife? All right. Now, there’s a good example. All right. Now, has it ever occurred to you to observe your wife?“

Смотрите, не “ты можешь стать умнее” или что-нибудь такое, а “ты можешь узнать больше о том, что происходит вокруг тебя”.

„No.“

“О, правда? Это интересно? Ага! Как это сделать?”.

„All right. Now, I’ll tell you what you do. Your first lesson in learning something about study is to just learn how to observe. Just learn how to look at something. Just – that’s it. All right, how do you look at something’.?“

“Ну, есть техники, разнообразные техники изучения всего вокруг вас, которые совершенно удивительны, совершенно удивительны. И одна из них — наблюдать”.

Well, leave him wallow in it, man. How do you look at something’.? Hell, you look at it! That’s the answer. And that’s the answer he’d finally come up with. But how does he look at something? Well, he looks at it, see? And that would be his problem for the day, you see? He’d think there were trick ways of looking at things. Do you look at them through various colored glasses, you know? Do you look at them cross – eyed? Do you use eyeballs? All kinds of things, see? Let him solve that one. How do you – how do you observe something’? Well, let him draw up systems of observation. If he wants to know more and have less trouble with his wife, well, he’d better learn how to observe his wife.

“Правда?”.

Now, that would be a primary method, then, of handling his personal affairs and his personal life. That would be right there or right down the middle of Main Street. He’d learn all kinds of things that just never occurred to him before. He’s taken it for granted that observation is going on, don’t you see? You’ve taken it for granted. You say, „Two people are living together, they both look at each other.“

Видите, насколько глубоко это затрагивает суть? Вы наблюдаете. Вы думаете, что надо быть умным, чтобы научить кого-нибудь чему-нибудь. Нет, просто делайте очевидное; наблюдайте.

The only time a wife ever looks at him is when he comes home with a smear of lipstick. She can see lipstick. She puts it on her mouth all the time.

“Говоришь, что хотел бы знать больше о своей жене? Отлично. Вот, есть хороший пример. Вот, случалось ли тебе наблюдать свою жену?”.

In fact, she put that lipstick on him that morning when he left for work, but she’s forgotten that so now she has grounds for divorce: He came home with lipstick on his face. All day long nobody happened to tell him he had some lipstick on his face, see? But she can observe – lipstick on his face. End product.

“Нет!”.

You talk about observation. In any very big city – in any big city you can pull some of the wildest tricks to demonstrate nonobservation you ever cared to have anything to do with. The wildest things go unobserved in large cities. You wouldn’t believe it. I, myself, used to make a gag out of this. I used to make a very amusing gag out of this; it paid off in many ways. Why, I used to tell some girl – if I were ever walking down Broadway in the vicinity of 42nd Street, you could always count on me to tell the girl I was walking with, you see, „Do you know that New Yorkers never see anything?“

“Отлично. Теперь, я скажу тебе, что надо делать. Первый урок в познании учебы — просто научиться наблюдать. Просто научись смотреть на что-нибудь. Только это. Как ты смотришь на что-нибудь?”

„Oh? No!“

И оставьте его поплавать в этом. “Как надо смотреть на что-нибудь?”. Черт, надо смотреть на это! Вот ответ. И это ответ, к которому он, в конце концов, придет. Ну, как на самом деле посмотреть на что-нибудь? Надо посмотреть на это. И это станет его проблемой дня. Он думал, что необходимы какие-то хитрые способы смотреть на вещи. Через всякие цветные стекла? Скосив глаза? Нужны ли вообще для этого глаза? Чего только не придумает! Пусть он решит эту задачу. Как наблюдать что-нибудь? Пусть он выдумывает системы наблюдений. Если он хочет больше знать и иметь меньше проблем со своей женой, ему лучше научиться наблюдать свою жену.

„Oh yes, you can do almost anything. I mean a fellow could drop dead out here, somebody could pull a gun out of his pocket and shoot somebody dead and the passerbys wouldn’t even pause in their stride. You’d have to actually actively block the pavement. If there was a fight in progress, they would only stop if the pavement got blocked so they couldn’t go by and then they’d stop and eventually watch the fight. You can excite curiosity by blocking the pavement and looking up, but you have to block the pavement before you look up and then they will also look up. But it’s very, very funny but they never see anything. They don’t pay any attention to you and if you don’t actively block the pavement, why, they never notice.“

Это был бы основной метод справляться со своими личными делами и своей личной жизнью. Он находится прямо там, прямо посреди Главной улицы. Он научится множеству таких вещей, которые раньше никогда не приходили ему в голову. Он считал само собой разумеющимся, что умеет наблюдать. И вы считали это само собой разумеющимся. Вы думали: “Раз два человека живут вместе, то они оба смотрят друг на друга”.

„Oh, I don’t believe you!“

Единственный случай, когда жена смотрит на него — это когда он приходит домой с отпечатком губной помады. Губную помаду она видит — она постоянно ею пользуется. На самом деле, она сама и сделала этот отпечаток утром, когда он уходил на работу, но забыла об этом, так что теперь у нее появляются основания для развода. Он пришел домой с пятном губной помады на щеке. За весь рабочий день никто не удосужился сказать ему, что у него щека в помаде. Но она может наблюдать — губная помада у него на лице. Конечный продукт.

You see, you get some girl from the Corn Belt or something like this. „Do you know that I could stand right here on the corner of 42nd and Broadway and kiss you and there isn’t one single person would even glance in your direction.“

Кстати о наблюдении. В любом большом городе можно выкидывать самые дикие трюки, демонстрируя отсутствие наблюдения. Самые дикие вещи происходят в больших городах незамеченными. Вы не поверите. Я сам часто злоупотреблял этим. Я частенько злоупотреблял этим; это приносило приятнейшие минуты. Я, например, говорил девушке — прогуливаясь с ней по Бродвею в районе 42-й улицы, я непременно ей говорил: “Знаешь ли ты, что нью-йоркцы никогда ничего не видят?”.

„I don’t believe it!“

“О? Нет!”.

„All right, I’ll show you!“ Yeah! Never failed, never failed. Wonderful technique. Yeah, there’ll be a fee if any of you young fellows try that.

“О, да, делай что хошь. Какой-нибудь малый может упасть здесь замертво, кто-нибудь может выхватить пистолет из кармана и пристрелить другого, и прохожие даже не замедлят шага. Чтобы что-то было замечено, нужно активно мешать им пройти. Даже если там драка, они остановились бы только в том случае, если бы это мешало пройти — тогда они бы остановились и, наконец, обратили бы внимание на драку. Можно возбудить любопытство, перегородив тротуар и рассматривая их, но прежде чем начать их рассматривать, надо перегородить тротуар, и только тогда они тоже начнут смотреть. Как это ни забавно — они никогда ничего не видят”.

Anyway, the score is that you take such – take such very unexciting words as „observation“ or „inspection“ or „familiarity,“ you see, the very unexciting words. You can actually build them up into mountains. They become very, very startling indeed! And when you’re teaching somebody about this, what you want to do is take the obvious and expand it. Don’t go going overboard to give them all – well, were sitting in the driver’s seat now. We’ve got the technology of education, do you see. It’s contained in these lectures and so forth. There hasn’t been very much to add to it, either. It appears to be quite complete.

“О, я не верю!”

Now, you’re going to say, „Well, am I supposed to teach somebody education, huh?“ Oh, no, no, brother. You’re not supposed to teach anybody your technology of education. Let’s teach them the introductory aspect of education. Which is what? How do you learn about things? Well, you could sit down and ask yourself that.

Эта девушка откуда-нибудь из Айовы *В смысле: из провинции. Айова — штат в основном земледельческий. .

Well, how do you learn about things? Well, you learn about things by looking at them, by feeling them, by hearing about them, by reading books about them, by seeing what they relate to. You could lay all this down very easily, but of course you get out of it such things as „feel“ and „observe“ and so forth.

“Я могу встать прямо здесь, на углу 42-й и Бродвея, и поцеловать тебя, и никто даже не глянет в нашу сторону”.

Now, if that’s the breakdown that you make on your very, very introductory and elementary approach to learning, you see, if that’s the breakdown which you make, realize that all of these things can be applied to all of the problems which any person at Level 0 or Level I has. You could give all kinds of gratuitous information about all kinds of gratuitous things which are being brought up with regard to this. Let’s look at that.

“Не верю!”.

So, it isn’t for you, then, to say, „Well, let’s see. I’m going to teach this fellow about Scientology. Well, there’s such a thing as ARC. That’s affinity, reality and communication and they form a triangle and so forth, and so on…“

“Хорошо, показываю!”. [аудитория покатывается со смеху].

„Where am I at? What – what’s going on?“ see. Well, he doesn’t know there’s any knowledge in existence anyplace that he doesn’t know. That’s one of the first things he doesn’t know. He thinks everything in the world has already been found out. He doesn’t know that the society is in anyway deficient. Look at the way somebody out in the street will complain about a past life or complain about a something or other.

Да! Всегда получалось, всегда получалось. Чудесный метод. Если кто-нибудь из присутствующих молодых парней попробует его, с него проценты!

You can take some bird who’s howling like mad about the fact that there’s no such things as implants and start to say, „Well, say this word,“ give him an item in a Helatrobus line plot, and the meter goes bluu, and he goes bluu, and give him the next item, „Say that word.“ Bluu, bluu. Well, if there’s no such thing as an implant where’s all that coming from? Meters don’t run for the fun of it, see? But to teach him something like this’?

Как бы то ни было, вся суть в таких приевшихся словах, как наблюдение, рассмотрение или опыт, — совершенно обычные вещи. Но на самом деле вы можете поставить их на вершины гор. Это действительно нечто очень важное и поразительное.

So what you in Scientology are up against is actually not the meanness of the society or the cussedness of the society nor the unwillingness of the society to be helped or any of those things. What you’re – you’re not even up against the ignorance of the society; you’re actually up against the incorrect study technology of the society, which prohibits them from learning what you’re talking about and prohibits them from learning that there is more to know. A technology that stultifies the intellect, that freezes the individual into a noncomprehension of anything, which puts him into a woodenheadedness the like of which nobody ought to be put into.

И когда вы учите этому кого-то, вам нужно взять очевидное и развить его. Не тужьтесь, стараясь дать им все сразу — мы сейчас у руля. У нас есть технология обучения. Она содержится в этих лекциях. К ней в любом случае нечего особо добавлять. Она выглядит достаточно целостно.

In other words, you’re talking to a stultified even ossified individual who has been carefully and systematically – but accidentally and unintentionally – destroyed since the first day he set his foot on his mother’s knee and said, ‘Mama, what’s a cat?“

Вы скажете: “Мне надо учить кого-то образованию”. О, нет, нет! Не предполагается, что вы будете учить кого-то своей технологии образования. Давайте обучим их вводным аспектам образования. В чем они состоят? “Как что-то познавать?”. Сядьте и задайтесь этим вопросом.

And then she said, „Don’t bother me now.“

Как что-то познавать? Познать что-то можно, глядя на это, ощущая это, слушая об этом, читая об этом книги, изучая, с чем это связано. Вы можете установить это очень легко, но, конечно, это сводится к “чувствовать”, “наблюдать” и тому подобному.

„Let’s see. Cats are ‘don’t bother me nows.“’ He’s the product of an educational system which has threatened to shoot him against the social brick wall with all the social machine guns if he doesn’t get „A“ in every subject and graduate out of the top of his class where he didn’t even understand what the word „school“ meant.

Теперь, если эту классификацию вы проделаете в отношении самого-самого вводного и элементарного подхода к познанию, если вы сделали это, осознайте, что это все легко применимо ко всем проблемам, с которыми сталкивается кто угодно на Уровне 0 или Уровне 1. Вы мимоходом получите все богатство информации в отношении этого. Давайте посмотрим на это.

Everything has militated – everything has operated against this individual ever becoming brighter or more educated. And now you expect to come forth with a great body of knowledge that this individual would welcome with open arms.

Так что не стоит говорить: “Ну, давайте посмотрим. Я преподам этому малому Саентологию. Хорошо, есть такая вещь, как АРО. Это Аффинити, Реальность, Общение, и они образуют треугольник, и так…”.

Well, in the first place, he’s been shot down in flames on the subject of study to begin with and this would just mean more study to him. Furthermore, you couldn’t possibly exist because all study materials are bad because you get shot if you don’t know them or something weird like this will be going on in his head. In other words, the communication line is jammed. What’s the communication line jammed on? The communication line is jammed on study. So this is study in dissemination.

“Где я? Что происходит?”. Он не знает о существовании какого-либо знания где-либо, которого бы он не знал. Он думает, что все на свете уже открыто. Он не замечает, что обществу чего-то недостает. Посмотрите на то, как кто-то там на улице станет жаловаться по поводу прошлой жизни или еще чего-то.

And do you see that the study itself is an excellent dissemination tool and would work like a shot and I’m sure that you will find yourself, if you start to use this, being pulled in faster than you know.

Вы можете взять какого-то парня, который будет вопить как придурок о том, что имплантов не существует, начать ему говорить: “Так, скажи это слово”, и дать ему пункт из линейного графика Гелатробуса, и Э-метр сделает “блююю”, и он тоже сделает “блююю”, и потом дайте ему следующий пункт: “Скажи это слово”. “Блююю, блююю”. Ну, если имплантов нет, то отчего все это происходит? Э-метры сами по себе такие штуки не выдают. Но зачем так с ним поступать?

And I will only give you one little caution with regard to it, is don’t get too studious about study in your address to the subject. Just pick the very obvious points of study and make them very studious points because it doesn’t matter how studious you get about the obvious. A person can still see it. Do you see?

Следовательно, то, с чем вы имеете дело в Саентологии — это в действительности не подлость общества, и не упрямство общества, и не нежелание общества принять помощь. Это даже не невежественность общества — на самом деле вы имеете дело с неверной технологией учебы общества, которая блокирует познание того, о чем вы говорите, и блокирует познание того, о чем можно знать больше. Вы сталкиваетесь с технологией, которая губит интеллект, вмораживает индивидуума в тотальное непонимание, загоняет его в одеревенение, которое нельзя назвать хорошим состоянием.

So that you say – you – some person, he wants to get things built up into some tremendous tower of complexity on this subject. Well, you just let him build it up on the subject of observation until it likes to reach the sky. He isn’t going to get anyplace but observation, is he? He’s going to get, in the final analysis, the fact that you observe by observing. This is what final conclusion he will have to reach. No matter how many systems he develops in order to do the observation, he will eventually reach that point.

Другими словами, вы говорите с отмороженным, окаменелым индивидуумом, которого тщательно и систематически — хотя совершенно непоследовательно и неумышленно — разрушали, начиная с того первого дня, когда он сел маме на колени и спросил: “Мама, что такое кот?”.

He can’t help but learn things and learn things about learning if he observes things. So you’ve got any broad, fabulously simple point of this character which, if you put across and got it across, you would all of a sudden get tremendous agreement with. And you’d get that little „Hey! What do you know?“ you know? „What’s – yeah! Yeah! If I observed my wife – ah, yes! What is she doing? How does she look when I’m talking to her? Why, I have to check up on that.“ And by the very familiarity of reach and withdraw by observation of his wife, he’d have less trouble with her. He’d become more familiar with her, he’d understand her better. You’re talking to people who have withdrawn totally from life.

И тогда она сказала: “Не приставай сейчас ко мне”.

Study, of course, is one of the best methods in the world of bringing them out of it.

“Так, понятно. Кот это не-приставай-сейчас-ко-мне”.

Thank you.

Он — продукт образовательной системы, которая грозит расстрелять его у социальной стенки из социальных пулеметов, если он не получит оценку “5” по всем предметам и не окончит университет с красным дипломом — хотя он даже не понимает, что означает слово “школа”.

Все было задействовано для того, чтобы этот индивидуум никогда не стал более сообразительным и образованным. И вы приходите к нему с гигантским объемом знаний, ожидая, что он примет вас с распростертыми объятиями?!

Его с самого начала расстреляли в языках пламени по предмету обучения — вот что может означать для него “учиться дальше”. Более того: вас просто не может быть, потому что все материалы по учебе плохи, потому что его расстреляют, если он чего-то не знает — в его голове возникнет что-то такое вот. Другими словами, линия общения просто блокирована. Чем она блокирована? Учебой. Вот вам распространение учебы.

А вы понимаете, что учеба сама по себе есть отличный инструмент для распространения, и она срабатывает молниеносно? Я уверен, что вы сами в этом убедитесь: как только вы начнете использовать это, вы не успеете справляться с притоком.

Я дам вам лишь одно маленькое предостережение по этому поводу: не становитесь слишком наукообразны по отношению к учебе, при работе с этим предметом. Просто берите самые очевидные аспекты учебы, не старайтесь сделать их “наукообразными”, потому что не имеет значения, насколько “наукообразно” вы обращаетесь с очевидным. Человек все равно сможет видеть это. Понимаете?

Некоторым нравится, когда в учебе все выстроено в виде некой гигантской башни сложностей. Хорошо, пусть он выстраивает ее на основании наблюдения, до тех пор, пока она не достигнет небес. Он ведь не придет ни к чему, кроме наблюдения. Он получит, в конце концов, доказательство того, что наблюдение суть просто наблюдение. Вот окончательный вывод, который ему предстоит получить. Независимо от того, сколько систем он разработает для выполнения наблюдений, он неизбежно придет к этой мысли.

Он не сможет не познавать, если будет наблюдать вещи. И таким образом вы можете довести до его осознания любую глубокую, поразительно простую мысль подобного рода, и внезапно добиться совершенного согласия с его стороны. И вы получите: “Эй, а ты знаешь! Что — да! Да! Когда я наблюдаю свою жену — о, да! Что она делает? Как она выглядит, когда я с ней разговариваю? Ну, мне стоит попрактиковаться в этом занятии”. И просто благодаря “подойди-отойди*” и наблюдению своей жены, он будет иметь с ней меньше проблем. Он станет с нею более знаком, он будет лучше понимать ее.

Вы говорите с людьми, которые совершенно не наблюдают жизни. Учеба, конечно, один из лучших способов на свете, чтобы это исправить это состояние.

Благодарю вас.